Анимус

Макс идеально выбрит. На нем простые синие джинсы с потёртыми коленями, большие кроссовки и толстовка, хорошо сидящая на его теле. Ему идёт цвет хаки. Он подчёркивает глубину его глаз. В юношестве он был другой. Непоседливый бандюган, которого боялись дворовые собаки. Все вокруг, считая наших родителей, думали, что мы вырастем и поженимся, но нашей симпатии никогда не суждено было принять романтический окрас. Исключительная дружба, подобно чистому роднику. Мне тоскливо не от того, что я не стала женой Маттео, а от того, что я не смогла стать матерью его ребёнка.

– Не могу обещать. О собаке нужно позаботиться. А я скитаюсь по улицам в надежде, что кто-то позаботится обо мне, понимаешь? Но единственный человек, который делал это, лежит в земле на городском кладбище.

– Нужно слушать своё сердце, Вивьен. Оно безостановочно говорит с нами. Он тоже в твоём сердце и шепчет тебе что-то, но ты его не слышишь. Отключись от всего и последуй его голосу.

Никаких долгих рецептов. Никакой заумной терапии и около двух тысяч рублей, сэкономленных и оставленных в кошельке.

– Ты знаешь хорошие приюты?

– Да, мы с Жанной периодически помогаем одному приюту с едой. Вот что, Вивьен, переспи с этой идеей. Обдумай ее хорошенько и не бойся учиться счастью заново. Тебе идёт новая причёска. Почему ты решила изменить старой?

– Ему нравились мои длинные волосы. Расчёсывая их вечерами, я словно по-прежнему ощущала его пальцы в них. Было тяжело ходить, словно он все ещё крепко держится за мои волосы и не позволяет выпрямиться.

– Ты пытаешься убежать от себя или действительно сменить привычные устои, как советуют психологи?

– Бегать от себя бесполезно. Все равно вернёшься к себе же.

Но на несколько минут наступает облегчение. Словно все, как раньше. И он, вернувшись с работы, возмутится, что я решила обкромсать себя. Но потом стрелка часов переваливается за вечер, он не возвращается с работы, и я остаюсь один на один с собой. Со своими страхами, ворохом мыслей и короткими волосами, которые все больше хочется выкрасить в белый, чтобы теперь скорбеть об этой глупой затее.

Мое сердце не хочет говорить. Оно рвётся из груди к нему. В его горячие руки. Бешено бьется в груди, в слепой надежде, что он с минуту на минуту кинется его спасать, заботясь о том, чтобы оно продолжало биться.

Мы с Максом из восточной Украины, в студёной России – практически чужаки. Но нас держат люди, которые вытеснили прошлое, занимая его собой. Только вот мне все больше кажется, что теперь меня здесь ничего не держит. Мы, из угольного городка, знаем, как тяжело подниматься с колен без чьей-либо помощи, когда ноги отказали, по этой причине не мчим, сломя голову, а остаёмся идеализировать привычное себе, чтобы почва была прощупана, а под сочной травой не оказалось топких болот и ям.

– Хочешь, я буду звонить тебе каждый вечер?

– Из Севера трафик дороже. Побереги свои деньги. К тому же, вам с Жанной сейчас лучше не отдаляться друг от друга. Я справлюсь.

Макс с Жанной живут в Сибири. Они часто подшучивали, что мечутся с места на место, подобно кочевникам, не умеющих впускать в своё сердце один город. В каждом – они отдельно от него, сами по себе, поэтому их ничего не держит. Они есть друг у друга – этого достаточно. В Питер они приехали на время, узнав о смерти Маттео.

Однажды, на своё совершеннолетие, я собрала дорожную сумку, взяла только самое необходимое и уехала в Казань. Прикипела душой к этому городу и влюбилась, бродя по вылизанным солнцем улочкам, которые переносили меня в абсолютно другие миры. Помню, как, въезжая в Татарстан, начался ливень, каплями ломящийся в хрупкие стёкла автобуса, который беззвучно плыл по идеально вымощенной дороге. «Если город встречает тебя ливнем, значит, он рад тебя видеть. Твоя душа обязательно привяжется к нему, а расставание покажется мучительным». Так и произошло. Неделя дождей не заставила себя ждать, поэтому большую часть времени я провела, ютясь в комнате, которую сняла у пожилой женщины, научившей меня многому. Высокая Гора – воистину райское место, если смотреть на ее раскинувшиеся просторы правильным взглядом.

Не помню, как звали эту женщину, но знаю, что у неё был кот по имени Уголёк – дворовой, местами ободранный, с рванными по краям ушами, чёрный, подобно благородному ископаемому, и бесконечно гордый. Внучка ее притащила его, когда была совсем маленькой, и по сей день он живет с ней под одной крышей.

Я готовила ей мясо под чесночным соусом, а она часто любила вспоминать свою молодость, заваривая ромашковый чай: сухоцветы ещё больше раскрывались, разбухая в кипятке, разнося медово-яркий аромат по уютной кухоньке, стены которой были вымощены оранжевыми плитками с хаотичными вкраплениями.

«Где я только не жила. Союз принимал каждого, и двери были открыты повсюду. Куда не подайся – везде, как дома. Не чувствуешь ни дискомфорта, ни тоски. Земля едина, и в то время это было ощутимо больше всего».