Анин Дом Мечты

— О, не знаю… но я люблю мой сад и люблю работать в нем. Возиться со всем зеленым, растущим, каждый день замечать, как появляются прелестные новые побеги, — мне кажется, это почти то же, что участвовать в сотворении мира. Сейчас мой сад как вера — «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»[26]. Но потерпите немного…

— Я изумляюсь каждый раз, когда смотрю на маленькие, сморщенные бурые семена и вспоминаю о спрятанных в них радугах. Когда я размышляю об этих семенах, мне совсем нетрудно верить, что наши души будут жить в других мирах. Ведь и вы едва ли поверили бы, что есть какая-то жизнь в этих крошечных семенах — некоторые из них не больше песчинки, не говоря уже о цвете и запахе, — если бы не видели собственными глазами чудо их прорастания, не правда ли?

Аня, которая отсчитывала дни, как серебряные бусины на четках, не могла теперь совершать дальние прогулки к маяку и в деревню. Но мисс Корнелия и капитан Джим очень часто наведывались в маленький домик. Для дня и Гилберта мисс Корнелия неизменно оставалась «источником вечной радости». После каждого ее визита они смеялись до упаду над ее речами. Когда капитану Джиму и ей случалось одновременно посетить маленький домик, послушать их беседу было настоящим развлечением. Они постоянно вели словесную войну: она — нападая, он — защищаясь. Аня однажды упрекнула капитана Джима в том, что он поддразнивает мисс Корнелию.

— О, я очень люблю завести ее, мистрис Блайт, — засмеялся нераскаявшийся грешник. — Это лучшее из всех развлечений, какие есть у меня в жизни. Язык у нее острее бритвы. А вы и этот славный малый доктор, слушая ее, получаете не меньшее удовольствие, чем я.

В другой раз капитан Джим принес Ане букетик перелесок. Влажный, ароматный воздух приморского весеннего вечера наполнял сад. Вдоль кромки моря стелился молочно-белый туман; низко висящий над ним месяц почти касался его, а вдали над деревней радостно серебрились звезды. За гаванью сонно и сладко звонил церковный колокол. Мелодичный звон плыл в сумраке, сливаясь с приглушенным стоном весеннего моря. Перелески капитана Джима внесли последний, завершающий штрих в чарующую картину этого вечера.

— Я не видела их этой весной, а мне их так не хватало, — сказала Аня, пряча лицо в цветах.

— Их не найти возле берега, они растут только вон там, на пустошах за Гленом. Я сегодня предпринял небольшой поход в «страну досуга» и отыскал их для вас. Думаю, больше мы их этой весной уже не увидим — они почти отцвели.

— Как вы добры и внимательны, капитан Джим. Никто, кроме вас, даже Гилберт, — Аня укоризненно покачала головой, взглянув на мужа, — не вспомнил, что мне всегда весной очень хотелось перелесок.

— Да у меня, мистрис Блайт, было и другое дело на тех пустошах — я хотел отнести немного форели мистеру Хауэрду. Он любит иногда поесть рыбки, а это единственное, что я могу сделать для него в благодарность за услугу, которую он оказал мне однажды. Я провел весь день в беседах с ним. Он любит поговорить со мной, хотя он очень образованный человек, а я всего лишь невежественный старый моряк. Мистер Хауэрд из тех людей, которым необходимо поговорить — иначе они несчастны, — а слушателей тут у него маловато. В Глене все стараются избегать его, так как думают, что он безбожник. На самом-то деле он не зашел так далеко — да и мало кто заходит, я думаю, — но его, пожалуй, можно назвать еретиком. Ересь — грех, но еретики ужасно интересные люди. Они просто вроде как заблудились в поисках Бога, полагая, что Его очень трудно отыскать — хотя это совсем не так. И мне кажется, что большинство из них ощупью все же находят путь к ему спустя какое-то время. Не думаю, что если я выслушаю аргументы мистера Хауэрда, это причинит мне много вреда. Я верю в то, во что меня научили верить в детстве. Это избавляет от множества хлопот, а стержень всей веры: Бог добр. Беда мистера Хауэрда в том, что он малость слишком умен. Он думает, что непременно должен жить этим своим умом и что интереснее пробивать новый путь к небесам, чем брести старой колеей, какой бредут обыкновенные, невежественные люди. Но все же когда-нибудь он благополучно попадет туда и тогда посмеется над собой.

— Начать с того, что мистер Хауэрд был методистом, — сказала мисс Корнелия так, словно подразумевала, что от этого ему было совсем недалеко до ереси.

— Знаете, Корнелия, — заметил капитан Джим очень серьезно, — я часто думаю, что не будь я пресвитерианином, я был бы методистом.

— Если бы вы не были пресвитерианином, не имело бы большого значения, кем именно вы были бы… Кстати, о ереси, доктор. Я принесла назад эту книгу, которую вы дали мне почитать, — «Естественное право в духовном мире». Я одолела не больше трети. Я могу читать разумные вещи и могу читать вздор, но эта книга ни то, ни другое.

— В некоторых кругах ее действительно считают в какой-то степени еретическим сочинением, — признал Гилберт, — но я предупреждал вас, мисс Корнелия, об этом, прежде чем вы взяли ее.