От влаги ткань прилипала к коже, и меня пробрал озноб. Я напрягала глаза, силясь хоть что-то рассмотреть в сгущающейся плотной завесе. Казалось, я ходила по бесконечному кругу. Глаза слезились, а ноги начали ныть от долгой ходьбы. Мне даже на секунду захотелось вернуться в свою жуткую реальность с козлом Файтовым и страшным типом с волчьими глазами. Как Влад его назвал… Ян? Что-то в этом мужчине было знакомым, я его точно где-то видела. Скорее всего, мельком: на улице или в продуктовом… Иначе, я бы наверняка запоминала этот леденящий душу взгляд миндалевидных глаз. Стало не по себе, стоило только воскресить в памяти момент, когда желтая луна осветила жесткие черты лица, словно вырезанные из камня. Голова закружилась (может, из-за того, что в месте, где я находилась, невозможно было понять, где вверх, а где низ?). Присела на пол — или по чему я там шла — коснулась ладонями поверхности и, к удивлению, обнаружила, что иду по земле, ровной, присыпанной, но все-таки по земле. Да и запах влажной почвы и травы ни с чем не спутаешь.
— Эй… — позвала я, не в силах больше выносить звенящую в ушах тишину.
Пространство вокруг завибрировало в ответ на мой голос. Молочная марь потихоньку расступалась, и вдали, среди всей этой белизны, я увидела единственное темное пятно — старое упавшее дерево. Торопливо поспешила к нему, боясь, что коряга растворится в воздухе. Под ногами захрустел снег: с каждым шагом очертания привала проступали резче, пространство вокруг обрастало деревьями, припудренными инеем, наполнялось звуками леса. Облегченно вздохнула, втянув через ноздри морозный воздух. Было чудно ощущать зиму в воздухе, но не коже. Присела на дерево и осмотрелась: я опять оказалась в месте, где уживались четыре сезона — кусочек верхушки дуба с огненно-красными листьями маячила в тумане. В этот раз я находилась в той части, где царила вечная зима, а снегири играли в догонялки с воробьями, перескакивая с ветки на ветку, заставляя снежинки, прилипшие к голым ветвям, кружить в вальсе.
Скользя взглядом по заснеженному пейзажу, наткнусь на фигуру, стоящую меж одетых в шубки елей. Я не сразу ее заметила — белые одежды и такие же волосы сливались на окружающем фоне. Как только я заметила ее, женский силуэт в струящемся платье шагнул мне навстречу. Я не двигалась, с трепетным интересом наблюдая, как подсказывало чутье, за грациозной походкой хозяйки этого места. Вокруг ее мраморно-белых плеч образовывались маленькие завихрения снега: тонкой вуалью касались волос и, спускаясь на плечи, преобразовывались в белоснежную вуаль. Она шла медленно, не спеша, словно никуда не торопилась. Мне даже на мгновение показалось, что она и вовсе меня не замечает. Чем ближе она подходила, тем четче выделялись черты ее, будто высеченного из мрамора, лица и я смогла лучше ее рассмотреть: Высокие скулы, прямой нос, четко-очерченные бледно-розовые с легкой синевой губы и пронзительные светло-голубые глаза с белым ободком вокруг зрачков.
— Вы… — неуверенно начала я, почувствовав, как на меня пахнуло морозной свежестью.
В голове все смешалось, язык примерз к небу, а по спине пробежал холодок: смешение инстинктивного страха и трепета. Так себя чувствует человек, оказавшись среди бескрайней ледяной пустыни — ты восхищаешься первозданной красотой, и тут же понимаешь: любой неосторожно выбранный шаг может привести к смерти.
— Кто я? — перезвоном колокольчиков спросила девушка. Голос был чистый и звонкий. Почему-то я ожидала от этого необыкновенного создания зловещего, леденящего душу, звучания.
Нерешительно кивнула, не зная, стоит ли отвечать вслух.
— Меня называют по-разному, — незнакомка невесомо опустилась на свободную, припорошенную снегом часть ствола. — Голы звали меня Кайлех, считая меня древней старухой. Скандинавы почитают меня за богиню-мстительницу, Скади. И ты, наверняка слышала про Юкки-онну, японскую ледяную деву. Из всех этот образ самый популярный, особенно в последнее время. Я сама виновата — была неосторожна, и Монах Соги смог разглядеть мой силуэт в Этиго, там, где ткань реальностей истончилась. Правда, это было еще в 15 веке. Но то, что пересказано из уст в уста очень долго растворяется во времени — а то, что написал известный поэт — и вовсе может остаться на долгие века.
— Так Вы… — я, конечно, уловила нить ее длинного приветствия, но мне нужен был четкий ответ.
— Можешь звать меня Марена, или Мара, — ее невозмутимая холодно-спокойная маска треснула в полуулыбке.
— Я знаю! — чуть не подпрыгнув на месте, воскликнула я воодушевленно, подобно первокласснику, знающему ответ на вопрос учительницы. — Я читала о Вас! Вы — богиня Зимы и Смерти, жена Чернобога, властителя Нави!
В ответ я услышала смех — легкий и звонкий, словно замороженная капель, барабанящая по карнизу.
— Чья я жена? — переспросила Мара, легким движением смахнув упавшую на лицо прядь. — А я уже даже и забыла об этом мифе… Знаешь, люди страшатся одинокой жизни, будущего и смерти. Они придумывают себе Богов, наделяя их такими же человеческими качествами и потребностями.