Услышав шаги, Опанасенко-старший поднимает голову, ловит взгляд сына, отвертывается. Тогда Петька садится рядом с отцом, подпирает рукой подбородок. Они молчат, так как, видимо, нет слов, которые они могли бы сказать друг другу. Что делать? Как жить дальше?.. В молчании проходит много длинных секунд, затем Опанасенко-старший тяжело разжимает губы.
– Меня взяли на поруки, – еле слышно произносит он. – Прости меня, Петруха!
В тишине выходит из дома мать, немного постояв, тоже садится между мужем и сыном. Опять тянутся бесконечно томительные секунды.
– Сколько ни болела, а все равно умерла, – вдруг бодрым, веселым голосом произносит Валентина Ивановна. – Идемте, мужики, ужинать. Идемте!
Мать семейства, оказывается, накрыла ужин не в кухне, а в просторной гостиной. И какой ужин – праздничный, обильный, в лучшей посуде. Стол буквально ломится от еды – вот какой ужин!.. Увидев стол, Опанасенко-старший только тяжело вздыхает, а вот Опанасенко-младший смотрит на стол так, словно на нем не еда, а чудовищной силы бомбы. Мальчишка, как взнузданный конь, вздергивает голову, выпрямляется.
– Я не буду ужинать, – говорит он. – Я не могу есть, когда мои товарищи… Прощайте!
Уверенным шагом человека, разрешившего все важные вопросы, твердо знающего, что надо делать, Петька выходит со двора. Он так нетороплив и силен, что даже останавливается на секундочку – посмотреть, как величественно, мирно и плавно катит свои волны река, послушать, как шелестят на берегу старые осокори. Он смотрит таким взглядом, словно навечно прощается со всем этим.
Петька идет дальше – высокий, сильный, спокойный: настоящий мужчина…
…А вот Петька уже не один: рядом с ним шагает Витька Матушкин. Мимо мальчишек чередом проплывают деревенские дома, пробегают школьники, шагают взрослые, однако для мальчишек ничего этого не существует: они смотрят только вперед, только в то беспросветное будущее, которое ждет их.
Петька и Витька решительно поднимаются на крыльцо милицейского дома. Анискин тут как тут…
– Ага, голубчики! – потирая руки, говорит он. – Пришли, а то уж я заждался.
– Мы украли деньги, – говорит Петька. – Мы знаем, где они. Пишите протокол!
– Мы все скажем! – со слезами на глазах заверяет участкового Витька Матушкин.
– Первый час ночи; в доме Веры Ивановны Косой не спят. Хозяйка сидит на сундуке, киномеханик Голиков ужинает. Суп он уже съел (пустая тарелка стоит на столе) и теперь внимательно разглядывает второе – жареную картошку.
– Что это такое? – спрашивает он.
– Картошка с мясом. Если слепой, купи очки.
– Где же мясо?
– Там же, где деньги! – отвечает жена. – Ты мне сколько денег на эту неделю выделил? Три рубля, а вся деревня говорит, что ты – миллионщик.
Киномеханик резко вскидывает голову, тупо глядит на жену, а Вера Ивановна уже почти кричит:
– Вся деревня знает, что ты – миллионщик! Говори, где деньги прячешь? Где твои миллионы?
Голиков ошеломленно бормочет:
– Какой миллионщик?
Вера Ивановна останавливается, замирает.
– Ты испугался, – шепчет она, – значит, это правда, что ты – миллионщик!..
В доме Веры Ивановны Косой темно. Только в свете полной луны можно разглядеть, что Косая и Голиков спят отдельно: жена на кровати, муж на раскладушке. Стенные часы-ходики показывают пять минут третьего, но, оказывается, что муж и жена бодрствуют, хотя скрывают это друг от друга. Вот Голиков осторожно поднимает голову, пристально смотрит на кровать – Вера Ивановна старательно похрапывает. Через несколько секунд они меняются ролями: жена пытается узнать, спит ли муж.
Наконец Голикову кажется, что Вера Ивановна действительно спит. Он осторожно поднимается, бесшумно, воровским шагом выходит из комнаты. Через две-три секунды после этого Вера Ивановна тенью сползает с кровати, согнувшись, следует за мужем.
По темным сеням – луна только лучиками проглядывает сквозь дощатые стены – киномеханик выбирается на крыльцо. Вера Ивановна – за ним. Затем Голиков бежит через двор к хлеву, проскальзывает в него, проходит в угол, где – гора навоза. Торопливо работая лопатой, Голиков достает из-под навоза брезентовую сумку кассирши; он опять замирает, прислушивается к ночным звукам – ничего подозрительного не слышно, так как Вера Ивановна успевает затаиться за открытыми воротами хлева.
Дальше события развиваются быстро, Скрываясь в тени забора, Голиков бежит к полуразвалившейся бане, проникнув внутрь, прячет сумку под гнилую половицу, наваливает на нее кучу обгорелых кирпичей. Действует он лихорадочно и, конечно, не способен заметить, как в дверь заглядывает Вера Ивановна. После этого она мчится в дом…
Вера Ивановна храпит и даже сладко причмокивает, когда Голиков возвращается.
В кинобудке, что пристроена к деревенскому клубу, разыгрывается забавная сцена. Из узких дверей показывается спина и туго обтянутый зад участкового, слышен его молящий голос:
– Голубчик, Григорий Петрович, ягодка ясная, свези ты меня в район на своем замечательном мотоцикле… Начальство приказало быть в десять, а у меня никакой завалящей колымаги нет. Прихвати ты меня, мил человек.