Анюта

В роддоме мне понравилось. Скучать там так точно не приходилось. Вот где круговерть!

Я сначала в приёмном практиковалась. Истории заполняла, замеры всякие делала: рост, вес, акушерские размеры таза. На родах присутствовала. Интересно.

Это просто чудо — рождение человека.

А первый крик! Сморщенная, как бы обиженная рожица крохи. Удовольствие неповторимое.

Кстати, одна опытная акушерка могла по крику отличить, что испытывает пришедший в наш мир человек. Она утверждает, что есть четыре тональности первого плача: протест, ужас, боль и слабость. Но что бы не выражал этот крик, ребёнок жив. И вот оно — счастье!

Не знаю, почему мне всё это таким близким кажется, не знаю, почему так душа радуется в роддоме. Нигде и никогда раньше такого не было, даже в хирургии за операционным столом. Видимо, акушерство ближе мне, чем хирургия, а может, потому что во мне самой человек живёт. Необыкновенно любимый человек. Думаю, что девочка. Даже имя для неё придумала. Илиана. Видите? Чувствуете? Да? Там половина имени его, а половина моя. Хотя я смотрела в интернете, имя означает «солнечная». Конечно, солнечная, а какая ещё может быть моя любимая дочурка?

Догадываются о чём-то мои родители или не догадываются, я не знаю. Они ни о чём меня не спрашивают и сами ведут себя как обычно. В душу не лезут.

Говорим о практике, о работе, о детишках, о восторгах о моих. Ну, как-то так.

Только в один из дней моя будущая работа не показалась мне столь радужной, как раньше. А дело было так.

Я занималась ничегонеделаньем в приемном. Врач, которая дежурила, ушла на кесарево, вторая из отделения принимала сложные роды. Акушерки в родзале, а я осталась одна. И тут «скорая». Женщина вся в слезах, родила в дороге, ребёнок глубоко недоношенный. Крохотный такой, ей (девочка это была) пуповину пережали, а плаценту даже отделять не стали. Но ребёнок живой, дышит.

Врач со «скорой» её так бросила на стол:

— Оформляйте, — говорит, — всё равно не жилец.

А у меня сердце чуть не выскочило. Схватила я ребёнка и утащила в детскую реанимацию. Реаниматолог-неонатолог удивилась, а я плачу, объясняю, что без помощи погибнет девочка.

Они её взяли, пуповину отделили, в специальный бюкс положили. Вес, говорят, кило четыреста, шансов мало.

А у меня брат всего на сто граммов больше весил, так вон какой дядя вырос. Ему тринадцать, а размер ноги сорок четвёртый и выше он меня почти на голову. Выжил же.

Значит, можно спасти ребёнка при желании.

Я всё это сбивчиво врачам повторяю, уже раз на десятый пошла.

А в приёмном паника — пропал ребёнок.

Они его ищут, найти не могут. Ой, как ругали меня потом!

Сначала всё оформить надо было, а только потом неонатологов вызывать. Но я же хотела как лучше, быстрее так. Шансов у ребёнка больше.

Могла домой уйти, не ушла, с девицей рядом с бюксом осталась. Позвонила родителям, чтобы не волновались.

Только вечером следующего дня девочку оставила. Врачи сказали, вне опасности она.

***

Дома меня тоже ждал сюрприз. Папа за ужином рассказал, что Нина пригласила его с мамой моей на свадьбу. Даже приглашение показал.

У меня аж вилка упала на пол, вместе с куском мяса.

— Анюта, что с тобой? — забеспокоилась мама.

— Папа, ты хочешь сказать, что Илья женится? — меня уже просто трясло.

— Илья?! Причём тут Илья? Нет! Аня, ты здорова?

— Анна, что ты напридумывала? — дядя Глеб взял меня за плечи. — Саша, за кого выходит замуж Нина?

— Да рентгенолог у нас новый, месяца они не встречались, так вот сразу и замуж. Мы там ржём все. Наконец она нашла себе кого-то, правда, он пьёт прилично, но ведь ей это не мешает. Анечка, какое тебе дело до Нины?

— А ребёнок?

— Ничего не понимаю. Аня, какой ребёнок, и как Нина связана с Ильёй?

И тут я всё рассказала. И про тот разговор с Ниной, и про то, как к Ваньке заявилась с просьбой жениться на мне. И про свою беременность тоже.

Никогда не забуду выражения их лиц…

Мама обняла меня и поздравила. Представляете, ни слова осуждения. Вот такая у меня мама! А папе сбивали давление.

Он потом так долго ругался. Нет, не на меня. Он поражался подлости человеческой.

Только у меня как будто камень с души упал. Мои всё знают, Нина никогда не была беременной, а уж от Ильи — так точно.

Завтра попробую с ним поговорить. Я так решила. Завтра, обязательно завтра.

***

Утром летела в роддом как на крыльях и сразу в детское отделение.

Палату мыли. Санитарки старательно надраивали окна и панели. А маленькая девочка лежала в своём кювезе мёртвая и давно холодная.

Её просто отключили.

Как же я ревела!

Врачи пытались сказать, что она всё равно бы не выжила, так зачем давать мнимую надежду матери. Ещё говорили, что нормальной она бы никогда не была. Но ведь Глебка есть.

Я никак не могла не могла успокоиться, я винила их во всём, они просто убили её, они — люди, не бог. Бог давал девочке шанс, а люди его отобрали.

Только плачь не плачь, а жизнь обратно не вдохнёшь. Убить можно, а оживить не в нашей власти.

Меня прогнали из роддома, велели домой идти.

И я пошла, только не к себе домой, а к Илье. У него отпуск, так папа сказал.

Кафедральные все в отпусках.