Анюта — печаль моя

У Дони была чуть ли не единственная баня в деревне. Еще осенью она сказала — нет, я так жить не могу, и заставила батьку вырыть еще одну землянку. Быстро слепили там каменку, вмазали котел из старой бани и стали мыться. Они тоже в очередь с Гришаковыми топили эту баню, приносили свои дрова и воду таскали из речки. Но очень скоро баню приспособили не только для мытья, но и для других дел. По ночам вились над нею таинственные дымки, а утром, крадучись, возвращалась довольная Настя, прижимая к груди укутанное ведро. Давала попробовать куме. Кума морщилась. Угощали стариков-помощников. Дед Устин, бывало, откушает стопочку — и просияет.

— И как они эту гадость пьют? — смеялась мать.

— С удовольствием! Натуральный продукт, ничего постороннего, — хвалила свою продукцию Настя. — Погляди, как старички потрусили в лес, в охотку, как на праздник, и лесинки нам свалят, и дрова попилят. Но я их баловать не стану, каждый день они у меня угощения не дождутся, не-е…

Весной привезли и поставили на ферме элитных быков. Говорили, издалека, из Германии везли. Уж и тряслись над этими быками. Не дай бог что случится, под суд за них пойдешь. И кормили этих иностранцев, не то, что колхозных буренок, — чистым овсом. Но как водится, еще на пути этот овес где подмочили, где сгноили… Тут же погнали баб этот овес перебирать: какой получше — быкам, совсем гнилой и негодный на радость колхозникам списали и выдали по триста граммов на трудодни. К тому времени многие подобрали последнюю муку, жили на одной картошке. Кто подсушил зерно, смолол на самодельной мельнице и испек лепешки напополам с мякиной. Кто просто распарил в печке.

Настю поставили ходить за этими заморскими быками. Однажды вечером она похвасталась: из одного кармана тулупа достала горсть овса и из другого — горсточку. С этого дня мать лишилась покоя.

— Настя, тебя посадят, бабу с Рубеженки посадили, двое деток осталися, говорят, в детдом свезли.

Зато у Домны глаза разгорелись, когда она увидела эти краденые зерна. Каждый ребенок в деревне знает, что с зерном самогонка совсем другая — и крепче и вкуснее. На другой день в бане уже стояли чугуны, прикрытые тряпками. Работа закипела. И Домне не для баловства нужна была самогонка. Они тоже начинали строиться, денег не хватало. А мужики за самогонку готовы горы свернуть. Им и денег не надо, дай только выпить.

Собрали уцелевшие бутылки, Настя разлила в них часть самогонки и приготовилась бежать на станцию, к поезду и на базар. Надо сейчас сбегать, рассудила она, пора огороды копать, сеяться, да еще стройка. А быков своих бросила на куму и Анютку. Кума чуть ли не в рукав ее вцепилась: не пущу! Меня до самого вечера, пока не дождусь тебя назад, колотун будет бить. Но Настю обуял веселый азарт.

— Нужда приперла, так не трясись, все деревни бегают на станцию, и мы не отстанем.

Вечером Анюта с Витькой поджидали крестную на дороге. Вот завиднелись вдалеке пешеходы. Бабы с Прилеп и Козловки тоже бегали на станцию променять что-нибудь на муку и соль, продать картофельных лындиков и молока проезжающим. Рядом со своими дробненькими товарками высокая, плечистая Настя была как кряжистый дуб среди мелколесья и шла вразвалочку, и улыбалась им. Значит, хорошо сходила. На радостях она подхватила Анюту и Витьку обеими руками и протащила чуть по дороге. Они сразу заметили, что котомочка у нее за спиной не пустая.

Хлебая горячую похлебку, Настя рассказывала им о своих приключениях. Сунулась она сначала к поезду. Военных много, на платформе она бы выгодно сбыла свою самогоночку, но милиция и патрули так и шныряли взад-вперед. Нет, к поезду опасно выносить. На толкучке, конечно, дешевле, зато спокойнее. Там-то Настя и променяла почти все бутылки на муку и сало.

— Теперь мы такой кулеш заварим на толоки! — сияла Настя. — Да из Любкиного пшена сделаем кашу с поджаркой.

— Все, в последний раз, больше не пойдешь! Если с тобой что случится, я себе не прощу, — крестилась мамка.

Но какое там в последний раз! Домна как услышала, тоже загорелась бежать на станцию. Прошло всего несколько дней, и снова Анюте пришлось вместо школы подменять мамку на ферме. Мамка подумала-подумала, достала из сундука штуку льняного полотна и бабкину шаль и быстро собралась вместе с Доней…

На толоки позвали человек двадцать, но пришли и незваные. Один знающий старичок из Мокрого командовал бабами: как замешивать раствор для фундамента, куда кирпичи складывать. Домнин брат ловко тюкал топором, обтесывая бревна. Даже не верилось, что скоро улягутся эти бревна одно на другое, сцепляясь по углам «в лапу» или «в крюк». Шумные и бестолковые были эти толоки. Казалось, что большинство работничков только колготятся, покрикивают и мешают друг другу, Но дело, как ни странно, продвигалось, к вечеру фундамент был готов, и рядом аккуратно лежали свежеоструганные бревна. Вот как весело работать миром, вот какие мы молодцы, галдели бабы.