Анн Предай

– Неинтересно. Жалованье, да и все прочее – так себе. Тяжело… Я уже с полгода как ищу хотя бы чего-нибудь. Но, видно, в моем возрасте я не пригоден…

У Анн все внутри напряглось, она встала и вышла в комнату к матери. Та дышала горлом, сипло. Анн дотронулась до ее плеча. Больная открыла глаза и шепотом спросила:

– Он еще здесь?

– Да, Мили. Тебе ничего не нужно?

– Нет. Иди, дорогая моя…

Анн вернулась на кухню и подала кофе мужчинам, самозабвенно обсуждавшим все за и против снижения пенсионного возраста.

4

Пьер лежал на канапе в гостиной и листал газету. Читал он лишь заголовки и думал, почему Анн порвала с Марком. Такой веселый, умный, живой молодой человек. Может, она еще к нему вернется? Не зря же она пригласила его на сегодняшнюю вечеринку. Нипочем не угадаешь, что у нее на уме…

Ложе было жестковато, но это пустяки по сравнению с обретенным им покоем и уединением. Лампа под большим пергаментным абажуром высвечивала старую мебель вокруг, такую любимую. Свобода… Пьер мог вставать, бродить, читать, когда вздумается. Ему вдруг почудилось, что он снова холостяк, и холодок волной пробежал по его венам. «Мили, Мили…» – подумал он и вновь принялся за газету.

– Когда он придет в следующий раз? – спросила Эмильен.

– Не знаю, – ответила Анн. – Мы об этом не говорили.

– Вчера вечером мне так хотелось посидеть с вами. Но я была не причесана, на лице невесть что, потому-то все и пропустила.

Ужин с Марком состоялся больше недели назад, но Мили, похоже, этого не помнила. Все чаще и чаще путалась она в днях.

– В следующий раз, когда он придет… – произнесла она изнуренным голосом.

И не закончив фразу, заснула. Впервые сразу после утреннего укола. Хотя перед этим хорошо позавтракала и без жалоб позволила прибрать за собой. Пьер вернулся в гостиную и уткнулся в газету. Анн постояла возле матери и вместо того, чтобы идти в редакцию, присела. Ничего не случится, если чуть опоздает. В ее положении никто не смеет требовать от нее пунктуальности. Она поправила больной прядь волос.

– Как мне приятно, когда ты меня трогаешь… – прошептала Эмильен, не открывая глаз. – Марку понравился галстук, который ты ему подарила?

«Какой галстук?» – подумала Анн.

Эмильен, должно быть, покачивалась на зыбких волнах своих воспоминаний, вновь участвуя в какой-то мизансцене юбилея в давно минувшем прошлом.

– Да, Мили, – ответила Анн. – Поспи немного.

– Очень милый галстук. Мы же вместе выбирали его, не так ли?

– Да…

Отчего мать с таким завидным постоянством говорит о Марке? «Неужели мое замужество для нее значит больше, чем я сама? Она, конечно же, очень любила Марка… Все очень любили Марка… Даже я…»

Анн вздохнула и улыбнулась.

Ох уж это ее замужество – жалкое недоразумение…

С самого начала и наперекор всему Марку хотелось видеть в ней хрупкое и капризное создание. Сопротивлялась она этому как могла. Он потворствовал ее слабостям, но тем самым лишь подталкивал ее к непринятию всей этой комедии. Анн чувствовала, как день за днем между нею и мужем ширится пропасть непонимания, а весьма обманчивые ночные эскапады ничего не сглаживали. Он безумно любил путешествовать, а для нее любая смена привычной обстановки была мукой. Он расцветал в компаниях, она ценила одиночество. Он пытался сделать ее существование достойным, избавляя от работы, в то время как она все больше и больше увлекалась выбранным ремеслом. Оправдывал ли подобный довод их разрыв? Как знать. Просто было утро, и она проснулась с неожиданной уверенностью, что должна как можно быстрее порвать с Марком и сбежать из этого глупого спектакля. Тогда ее решения не понял никто – ни Марк, ни друзья, ни родители. Разве что мать. Когда Анн сообщила о своем намерении, Эмильен просто сказала: «Я ожидала этого, моя дорогая. Вы с Марком в ногу давно уж не ходите»…

Анн вспомнила эту фразу слово в слово – и тот умный взгляд, которым она сопровождалась. После развода можно было бы снять отдельную квартирку, жить независимо… О Марке Анн даже не думала. Она с удовольствием окунулась в старые семейные привычки. С Мили их всегда нежно тянуло друг к другу. Их бессвязная, нелепая и нескончаемая болтовня, жаркие споры, взаимопонимание с полуслова. Придуманные ими же словечки, потаенный смысл улыбок и взглядов, перед которыми, несмотря на все усилия, пасовал даже Пьер. Реплики между матерью и дочерью порой тяготили и раздражали его. Мили царствовала в доме непогрешимой государыней, и Анн с удовольствием склонялась перед нею. На самом деле, речь шла скорее о рациональном, обдуманном подчинении, нежели о чарах матери, кружащих голову. И в том, что Анн покинула Марка, без сомнения и прежде всего выражалось потаенное желание вновь оказаться поближе к Мили. Теперь же она потеряла и того, и другого. Марк стал совсем чужим, а мать с каждым ударом сердца уходила в никуда, все дальше и дальше…

О, нет… Этого не должно произойти, Мили не может капитулировать…

Анн поднялась.

– Ты уходишь? – поинтересовалась Эмильен.

– Уже десять минут десятого.

– Марк тебя в машине ждет?

Анн не смогла сдержать внезапно нахлынувшего раздражения: