Свернувшись клубком в объятиях Лорана, Анн слушала его ровное, сильное дыхание, напоминавшее шум набегавшей морской волны. Он молчал, и ей казалось, что он спит. Но время от времени то легкое пожатие руки, то неуловимое движение бедра выдавали его. Он не спал, а так же, как и она, неустанно и напряженно о чем-то размышлял. Тарелка радиатора полыхала, было почти жарко. Анн говорила себе, что, в общем-то, и сама предпочитала встречаться с ним в этой комнате. Здесь любовь с Лораном была более терпкой. И найдет она его в этой берлоге всегда. В этом она с ним согласится, не споря. С признательностью за удовольствие. Уж не испытывает ли она, пусть по-своему, потребность в подчинении? Наверное. Она же не каменная, есть у нее и слабости, и внутренние противоречия. Лоран обучил ее этому. Все, что случалось где-то вдалеке от него: дома, на работе – было нелепым и скучным. Столько утрачено времени. Работа, зарплата, повседневные хлопоты, счета, обеды… Взорвать бы всю эту планету – восхитительное получилось бы зрелище. А после того как осядет пыль, под выглянувшим солнцем родится новый мир. Без домов, газет, заводов, одежды… Мир, где обнаженные мужчины и женщины помышляли бы только о любви. Анн с трудом приподняла веки, чтобы отогнать навязчивую мысль. В слуховом окошке висело бледное предрассветное небо. Пора уходить. Она пошевелилась, но Лоран только крепче стиснул ее в объятиях.
– Не уходи, – попросил он.
– Я должна.
– Почему?
– Ты хорошо это знаешь.
– Ну да, – недовольно пробурчал он. – С минуты на минуту придет Луиза, поднимется твой отец, ты рискуешь опоздать в издательство, утром у тебя очень важная встреча… И я со всем этим соглашаюсь. Я жду! Как идиот! Я жду, когда подойдет моя очередь! Все эти люди, твоя работа, которую ты любишь… Все это дерьмо, Анн! Мне хотелось бы весь день бродить с тобой рука об руку по улицам, наугад. Не переставая, смотреть друг на друга, дышать друг другом…
– Ты не знаешь меры, – воспротивилась она, целуя его в лоб.
Он приподнялся, чтобы переложить ее под себя.
– Нет, Лоран, нет, мне нужно уходить…
И осталась.
Она спустилась вниз, когда на кухне уже возилась Луиза. Анн прикрыла за собой дверь на черную лестницу под удивленным взглядом прислуги, и прошла в гостиную, к отцу. Дожидаясь ее, он читал газету. Они сели друг против друга и, как ни в чем не бывало, принялись завтракать. Заметил ли он вообще отсутствие дочери?
– Ты мог бы, по крайней мере, поесть с нами, – сказала Анн.
Лоран покачал головой:
– Нет, мне нужно уладить кое-какие дела.
Наступила тишина.
Вернувшись из издательства в семь, Анн, не заходя к себе, сразу же поднялась к нему. Но не смогла начать с того, ради чего, собственно, и пришла. Сердце в груди билось глухо, словно она все еще продолжала идти по лестнице.
– Ты ничего не улаживаешь, – тихо промолвила она, – просто у тебя нет денег.
– Завтра я опять подзаработаю. С Фабрисом.
У нее перехватило дыхание, но она продолжила:
– Вот об этом я и говорила с шефом. Он готов взять тебя к нам грузчиком. Я уже переговорила и с руководителем отдела доставки, мсье Лассо. Он ждет тебя в четверг, к трем часам. Увидишь, это прекрасный человек…
Но чем дальше она говорила, тем очевиднее для нее становилась несбыточность всей этой затеи. Все, что вдали от Лорана представлялось желаемым и возможным, в его присутствии обращалось в монументальный абсурд. И все же она не могла отказаться от попытки вытащить его из грязи, в которую он соскальзывал.
Лоран поднялся со стула, открыл кран, залпом выпил два стакана воды и спросил:
– Это шутка, верно?
– Нет, Лоран.
Он направил в нее указательный палец, затем развернул его к себе и с неправдоподобной медлительностью сказал:
– Анн. Выходит, ты – назначила – мне – деловую встречу.
– Да.
– Если я правильно уловил, мне придется там быть каждый день, с восьми утра до обеда и с двух до шести вечера?
– Да.
– И сколько же за это все я получу?
– Для начала чуть больше тысячи франков.
– Да это же безумие! И ты, любящая меня Анн, ты хочешь, чтобы я так жил?
Голос его звучал с такой вкрадчивой нежностью, что Анн смутилась.
– Да, но согласился же ты работать посыльным, – стала оправдываться она.
– Ты ничего не поняла! – рявкнул он с искаженным лицом. – У тебя шарики за ролики заехали, наверное!
– Это у тебя шарики за ролики заехали! – крикнула она. – Ты не можешь больше так жить, ничего не делая! И потом, это место в «Гастель» – только начало. Ты год занимался дизайном, можешь совершенствоваться, походил бы по вечерам на курсы, стал бы оформителем… или еще кем-то. Должна же быть работа, которая тебе нравится!
– Работы, которую любят, не существует!
– Неправда, Лоран! Вот я свою профессию обожаю!
Он ухмыльнулся:
– Ну-ну! Ты лишь один из винтиков, вот и все. Когда я смотрю, как ты летишь сломя голову на свою работенку, мне становится тебя жаль.
– А мне всякий раз жаль, когда я вижу, как ты слоняешься в четырех стенах руки в брюки.
Она пошла к двери, но Лоран остановил ее:
– Куда ты, Анн?
– К себе.
– Останься, прошу тебя!