Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

Людмила Бояджиева Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

Забудут? — вот чем удивили!
Меня забывали не раз.
Сто раз я лежала в могиле,
Где, может быть, я и сейчас.
А Муза и глохла, и слепла,
В земле истлевала зерном,
Чтоб после, как Феникс из пепла,
В эфире восстать голубом.

Анна Ахматова

Пролог

Судьба Поэта всегда трагична. Особую, мистическую материю, называемую стихосложением, питает кровь вскрытых жил. И еще нечто, весьма приблизительно определяемое как вдохновение, поцелуй Музы, дар.

Голос подлинного поэта — всегда крик. Даже в шепоте, даже в утешении, даже когда звук утихает — это не затишье покоя, а предсмертные муки, жить с которыми нет мочи. Одуванчики, крапива и прочая лебеда, составляющие строительный материал поэта, не менее значительны, чем похоронные венки усопшего генералиссимуса или ворох осенней листвы над бездыханным телом бездомного бродяги. Они — величавые или жалкие — всего лишь сырье в руках плакальщика всемирной скорби, своей собственной скорби, для которой Я — вся Вселенная.

В творениях поэта мы ищем драматизм, роковые изгибы сюжета, битвы страстей, в корчах добытые избавления от страданий. Поэт и его голос для нас едины. В судьбе поэта, как ни в какой иной, мы ищем почерк высших сил, тяжкую десницу рока. Она, под стать его дару, непременно выписана крупными мазками, замешана на опасных и дерзких чувствах, озарена светом нежнейшей лирики, редкого, изысканного романтизма. Приправа тайны, острота избранности создают завязку интриги под названием «жизнь замечательного человека». Мощь «голоса» убивает банальность, заставляет забыть о бытийном соре, из которого он вырвался.

Но чем пристальней вглядываешься в личность великую и уникальную, тем больше возникает вопросов: откуда взялась энергетика и особая стать поэта, загадка его творческой сути, всего того, что поднимает «певца» над бытием толпы «безголосого» люда? Каким был наш герой? Как поступал в горе и в радости? Смел или труслив, лжив или честен? Кто вел его по жизни, кто вдохновлял — Бог или дьявол?

В конце концов — похож ли он на нас, из того ли теста слеплен или таинственно инороден?

И вечной загадкой остается вопрос: идентична ли личность творца производимому им «продукту»? Совпадает ли человеческая суть с сутью поэтической? История искусства дает самые разные ответы: велик как творец, но мелок как личность. А бывает и так: огромная личность, наделенная слабым, а то и фальшивым голосом.

Анна Ахматова — величина в литературе незыблемая. Восстановление ее образа путем слияния в единое целое личностного начала и порожденных ею «песен» чревато натяжками. Фальшь подретушированной «ахматианы» отстраняет живую личность — не дотягивающую до уровня рожденных ею «песен». «Эффект Сирано Де Бержерака» (когда рот открывает один, а слова за него произносит другой, прячущийся в кулисах) постоянно присутствует при попытке соединить личность живой Ахматовой — женщины, человека, с ее поэтическим образом, поднятым на котурны.

Воспоминания восторженных поклонников представляют нам фигуру безукоризненно монументальную в суровых борениях с величайшими трудностями. Но вот беда — не выпала великой Ахматовой судьба шекспировского размаха. Вместо архитектоники мощных сюжетов — общечеловеческие горести, тонущие в соре бытового хлама, навязанного и историческими обстоятельствами, и особенностями ее личности — капризной, холодной, эгоистичной. Если в гармоничной, глубокой ее поэзии сверкают россыпи драгоценной уникальности, то в Анне Андреевне как человеке, увы, главенствуют банальные черты далеко не самой умной, умелой, великодушной и нравственной из женщин.

«Позвольте, — скажут многие, — поэт первой величины, личность грандиозной мощи! А уж трагизма горькой судьбине Ахматовой не занимать». Но тут сплошные оговорки, выступающие при более пристальном рассмотрении и не дающие сюжету подняться на уровень истинной трагедии — она лишь звучит в стихах…

Муж расстрелян — но Анна Андреевна в это время не вдова Гумилева, а жена другого. Да и потеря близких в годы кровавого террора — удел миллионов. И оценила Ахматова Гумилева постфактум — в свете мученической кончины. Второй муж в тюрьме — так ведь третий куда милее. А кроме этих — вращающихся вкруг «царицы слова» спутников, «помогателей» — еще и юные рыцари в поэтических доспехах, до последнего смертного дня несущие вахту. Единственный сын, воспитанный бабушкой, попадает в опалу в кровавые тридцатые. Грудью встает Анна Андреевна на защиту Левушки, бьется у порога тюрем семнадцать месяцев, а он так и не сумеет полюбить мать-мученицу, оценить ее подвиг.