Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы

– Почему тебе?.. – Я осеклась. Ну конечно, она, наверное, и не знает, что мы развелись. Я с тех пор дважды приезжала в Москву, оба раза бывала у нее, но ничего не говорила о своих личных делах. – Почему ты не сказал, что мы в разводе?

Он вновь бросил на меня быстрый взгляд.

– Решил оказать ей услугу. Она как-то нервничала. И мне было любопытно, что там.

– И что? – спросила я, догадываясь, что он сразу же сунул нос в эту папку.

– Представь себе – переписка Ахматовой! Я помню, ты хотела ее прочитать – так считай, это судьба. Ты позвонила мне, а у меня как раз эти письма!

– Ты их прочитал?

– Не все еще. Но обязательно дочитаю. Особенно письма Гумилева. – Он неожиданно сделался непривычно задумчивым. – Есть в них что-то особенное… какая-то внутренняя сила. И очень сильные чувства. Читал и с трудом верил в то, что ты рассказывала – про Модильяни, измены, развод…

На сей раз осекся он, видимо сообразив, с кем разговаривает. Беседовать с бывшей женой об изменах и разводах – не слишком хорошая идея. К счастью, мы были уже около дома, поэтому неловкая пауза была тут же заполнена бытовой суетой. Мы вышли из машины и под любопытствующими взглядами старушек на лавочке соседнего дома вошли в подъезд.

В квартире я тут же огляделась, но, к своему изумлению, не заметила никаких признаков проживающей там женщины. Ни пальто, ни шляпки, ни женских туфель и сапожек. Всюду были вещи одного только Андрея.

– А где же твоя подделка под Серову?

Вопрос вырвался у меня непроизвольно, и я тут же о нем пожалела, уж очень он звучал… лично, явственно показывая, что мне не все равно.

Но Андрей, кажется, не заметил моей растерянности и коротко сказал:

– Мы расстались.

– Давно?

– Год назад.

Сказать по правде, я была в смятении. Расстались, и давно. С одной стороны, я это предсказывала, когда заставляла себя абстрагироваться от личных чувств и рассуждать только как психиатр. Я хорошо знала, почему Андрей выбрал именно эту женщину, не зря же я называла ее «подделкой под Серову».

Он слишком хотел быть как Симонов, слишком тянулся за ним, поэтому неосознанно подражал ему во многих вещах. В том числе его, как и многих, восхищала романтическая история о поэте и его музе-артистке. Когда-то он даже был романтически влюблен в саму Серову, но потом нашел ей подходящую замену – молодую актрису, которую многие называли «новой Серовой».

Конечно, с самого начала было ясно, что подобные игры подсознания – не самая подходящая основа для серьезных отношений. И конечно, я с самого начала знала, что если бы я сама не подала на развод, со временем Андрей разочаровался бы в своей «музе» и вернулся бы к семейному очагу. Тем более что новой Серовой из этой ловкой девицы не получилось.

Вот только мне это было не нужно. Я в такие игры не играю, всех этих уходов-возвращений не понимаю, а главное – меня его измена ударила в самое сердце. Притворяться и ждать я не могла и не хотела.

Впрочем, сейчас это все уже в прошлом, и меня не должно волновать, когда Андрей расстался со своей пассией и сколько у него было романов после нее.

– Надеюсь, у тебя есть хоть что-нибудь на завтрак? – Я наконец нашла что сказать и поспешно скрылась в ванной, чтобы помыть руки и заставить себя успокоиться. – И чем ты вообще питаешься? Женщины в доме нет, а готовить ты не умеешь.

– Я научился жарить яичницу. А вообще ты права, обычно я ужинаю в ЦДЛ или в Доме журналиста.

– Понятно. – Я вышла в прихожую уже с самым спокойным видом, на какой была способна. – Тогда на правах радушного хозяина пожарь, пожалуйста, яичницу, пока я принимаю душ с дороги. А я, так и быть, приготовлю тебе ужин по старой памяти. И принеси папку с письмами Ахматовой, я действительно давно хотела их изучить.

* * *

Архив Ахматовой оказался не таким большим, как можно было бы ожидать. Всего несколько небольших пачек писем и какие-то черновики, в общем-то тоже немногочисленные. С другой стороны – раз Фаина Георгиевна сказала, что ничего компрометирующего в папке нет, значит, этот архив точно не полный. Интересно, остальное Ахматова сожгла или просто спрятала в более надежном месте?

Я взяла несколько писем, помеченных как переписка с С.В. Штейном. Любопытно – писем довольно много, они написаны рукой Ахматовой, но сама она в разговорах со мной даже не упоминала о человеке с такой фамилией. Что это? Очередная попытка что-то скрыть? Или наоборот, этот человек для нее уже настолько неважен, что она не сочла нужным о нем говорить?

Я развернула первое письмо.

1906 г.

Мой дорогой Сергей Владимирович, простите и Вы меня, я в тысячу раз больше виновата в этой глупой истории, чем Вы.

Ваше письмо бесконечно обрадовало меня, и я буду очень счастлива возвратиться к прежним отношениям, тем более что более одинокой, чем я, даже быть нельзя.