Переулочек, переул…Горло петелькой затянул.Тянет свежесть с Москва-реки.В окнах теплятся огоньки.Как по левой руке – пустырь,А по правой руке – монастырь,А напротив высокий кленКрасным заревом обагрен.А напротив – высокий клен,Ночью слушает долгий стон.Покосился гнилой фонарь —С колокольни идет звонарь…Мне бы тот найти образок,Оттого что мой близок срок,Мне бы снова мой черный платок,Мне бы невской воды глоток.1922
АВГУСТ 1940
То град твой, Юлиан!
Вяч. Иванов
Когда погребают эпоху,Надгробный псалом не звучит,Крапиве, чертополохуУкрасить ее предстоит.И только могильщики лихоРаботают. Дело не ждет!И тихо, так, Господи, тихо,Что слышно, как время идет.А после она выплывает,Как труп на весенней реке, —Но матери сын не узнает,И внук отвернется в тоске.И клонятся головы ниже,Как маятник, ходит луна.Так вот – над погибшим ПарижемТакая теперь тишина.5 августа 1940, Шереметевский Дом
ТЕНЬ
Что знает женщина одна о смертном часе?О. МандельштамВсегда нарядней всех, всех розовей и выше,Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,И память хищная передо мной колышетПрозрачный профиль твой за стеклами карет?Как спорили тогда – ты ангел или птица!Соломинкой тебя назвал поэт.Равно на всех сквозь черные ресницыДарьяльских глаз струился нежный свет.О тень! Прости меня, но ясная погода,Флобер, бессонница и поздняя сиреньТебя – красавицу тринадцатого года —И твой безоблачный и равнодушный деньНапомнили… А мне такого родаВоспоминанья не к лицу. О тень!9 августа 1940. Вечер
* * *
Памяти М. Булгакова
Вот это я тебе, взамен могильных роз,Взамен кадильного куренья;Ты так сурово жил и до конца донесВеликолепное презренье.Ты пил вино, ты как никто шутилИ в душных стенах задыхался,И гостью страшную ты сам к себе впустилИ с ней наедине остался.И нет тебя, и все вокруг молчитО скорбной и высокой жизни,Лишь голос мой, как флейта, прозвучитИ на твоей безмолвной тризне.О, кто подумать мог, что полоумной мне,Мне, плакальщице дней не бывших,Мне, тлеющей на медленном огне,Всех пережившей, все забывшей, —Придется поминать того, кто, полный сил,И светлых замыслов, и воли,Как будто бы вчера со мною говорил,Скрывая дрожь смертельной боли.Март 1940, Фонтанный Дом
* * *
Соседка – из жалости – два квартала,Старухи, – как водится, – до ворот,А тот, чью руку я держала,До самой ямы со мной пойдет.И встанет совсем один на светеНад черной, рыхлой, родной землей,И громко спросит, но не ответитЕму, как прежде, голос мой.17 августа 1940