Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

— Их три. Кроме того, вас подвергнут трем испытаниям. Вы должны отказаться от всех земных радостей, преодолевать в себе все страсти и не бояться смерти. Вот первая наша заповедь.

— Согласен исполнять ее, — отвечал маркиз.

— Вторая заповедь Черного братства запрещает жениться. Только испытав глубокое горе, человек способен исполнить этот обет.

— Я и на это готов. Пять лет тому назад я женился, а на днях получил развод, и никогда больше не женюсь.

— По третьей заповеди Черного братства вы обязаны строго исполнять приказания великого магистра ордена, быть скромным, мужественным и бесстрашным.

— И с этим требованием я согласен.

— По законам ордена через десять дней вы должны подвергнуться трем испытаниям. Таким образом вы будете иметь время для того, чтобы хорошо обдумать свое намерение, а мы — чтобы решить, можно ли принять вас. По истечении этого срока, маркиз Эжен де Монфор, мы дадим вам знать, и вы опять явитесь в этот зал. Подумайте, загляните в свою душу, чтобы спокойно и твердо встретить испытания, которым вас подвергнут. Когда вы будете посвящены в тайны Черного братства, возврат уже не возможен, вы до конца жизни будете принадлежать к нашей общине и только смерть освободит вас от принятых обетов.

— Десять дней я буду ждать вашего решения, — ответил маркиз, кланяясь.

Трое рыцарей также отдали поклон.

Эжен де Монфор вернулся в приемную, где его ожидал Каноник, и молча вышел с ним из дворца герцога де Рогана.

IX. ПОХИЩЕНИЕ РЕБЕНКА

Был день Святого Эстоми, воскресенье.

Под лучами февральского солнца таял снег на крышах и улицах, а к вечеру подул восточный ветер и все опять заледенело. Прохожие плотнее кутались в плащи и прибавляли шагу, торопясь домой. В восьмом часу какая-то женщина, закутанная в старый коричневый платок, торопливо свернула в узенькую мрачную улицу Лаферронери. Она старалась держаться более темной стороны и скользнула за угол как раз напротив домика, где жила придворная судомойка, говорунья Ренарда. В маленьком окошке наверху еще горел огонь, значит, хозяйка была дома.

Судя по тоненькой хрупкой фигурке, прятавшаяся за углом дома была молодой девушкой. Коричневый платок совершенно скрывал ее бледное лицо и лишь блестящие глаза внимательно следили за двигавшимся в освещенном окне силуэтом и за дверью, ведущей в дом.

— Там мое сокровище, — шептала она, — я не напрасно подслушивала и подсматривала столько времени. Вчера он был у судомойки. Мое дитя у нее. Я должна взять его у них. Я до тех пор не обрету покоя, пока моя дорогая крошка не будет у меня в объятиях. У меня все отнято, я все отдала. Но даже кающаяся грешница не может отказаться от всего на свете, каждое сердце требует привязанности. Последний бедняк имеет что-нибудь собственное! Ведь даже несчастный узник бережет паутину, которую паук свил в его келье! А я осталась только со своим раскаянием, горем и разбитой любовью. Будь справедлив, не сердись, Эжен! Я ведь тебя предупреждала в самую тяжелую минуту моей жизни, что не вынесу разлуки с ребенком. Теперь наступило время, о котором я тебе говорила, и я возьму свое дитя, унесу его, как воровка. Меня влечет сюда материнская любовь, и я готова голодать, мерзнуть на улице, быть нищей — только бы прижать его к своей груди! Проклинай меня, Эжен! Ты имеешь на это право, я была безумна, слепа и не заслужила твоей преданной любви, но ты не можешь запретить мне взять к себе свое родное дитя. Когда ты услышишь, что мать украла своего ребенка, тогда узнаешь, что Магдалена еще жива!

Магдалена плотно прижалась к настывшей каменной стене. Прохожие не замечали ее в темноте. Бедняжка, в одном платье, не чувствовала холода. Мать способна перенести больше, нежели кто-нибудь другой; для матери, которая стремится к своему ребенку, не существует ни препятствий, ни страха.

Любовь матери — святая любовь, самое высокое из всех чувств, чуждое всякого эгоизма, не требующее благодарности! Материнская любовь отдает все и ничего не просит для себя, она всем жертвует и великодушно прощает, когда дитя забывает о ней и скупится на взаимность. Мать, богата ли она, одевает ли свое дитя в шелка и бархат, или заворачивает его в лохмотья, — всегда Божья посланница. Она забывает все на свете и считает себя вполне вознагражденной, когда, склоняясь к своему малютке, глядит в его милые глазки, когда крошечные ручки тянутся к ней. Она отдает своему младенцу свой сон, свой хлеб, окружает его заботой, и, улыбаясь, раскрывает ему объятия, с упоением любуясь им.

Магдалена вздрогнула. Свет в окошке потух. Ренарда уходила, и вероятно, до полуночи пробудет в Лувре. Магдалена хотела воспользоваться этим временем. От волнения ей стало тяжело дышать, она не спускала глаз с двери домика.

Улица пустела с каждой минутой. Наконец Ренарда вышла из дома. Завернувшись в старый салоп, она почти бегом направилась кратчайшей дорогой к Лувру.