Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

У Генриха де Сент-Аманд, прозванного Милоном Арасским, было добродушное, открытое лицо с выражением уверенности в собственной силе. Ему незнакомы были подозрительность и страх, так же, как и хитрость и фальшь. Большие черные глаза отражали всю его душу, в противоположность Канонику, который больше всматривался в других, нежели позволял заглянуть в свой внутренний мир.

В то время как трое мушкетеров повернули с улицы Оньяр на улицу Рени, Равальяк, вскочив на подножку королевского экипажа, убил Генриха IV. Мушкетеры в первую минуту не поняли, отчего бежит и кричит толпа народа.

Вдруг маркиз увидел Равальяка с ножом в руке, убегающего от своих преследователей. Тут и товарищи его заметили королевскую карету, услышали плач женщин и крики мужчин. Милон и Каноник бросились к экипажу, а маркиз пустился в погоню за преступником, чтобы предупредить новое кровопролитие.

Бледный, весь в черном, с растрепанными волосами, Равальяк бежал со всех ног, но, поняв, что ему не уйти, прислонился спиной к углу одного из домов и стал отчаянно бить ножом направо и налево. Страшно было смотреть на него. Его платье и руки были в крови, вид которой еще больше разжигал в нем злобу.

С минуту никто не решался подступиться к остервеневшему злодею. Бросившийся было к нему высокий коренастый кузнец не успел даже руки протянуть к убийце, как тот воткнул ему нож в горло. Кузнец упал замертво.

Раздались крики разъяренной толпы.

Между тем преступник с каждой минутой становился все увереннее. Наступив ногой иа убитого кузнеца, он ударил ножом еще одного буржуа, который пытался остановить его. И тот со стоном повалился на руки стоявших возле него людей.

Равальяк уже надеялся, что ему удастся убежать и, оглядевшись, хотел отойти от дома, но в эту минуту увидел подходившего мушкетера и понял, что теперь для него наступила серьезная опасность. Он опять прижался к стене, ожидая нового врага.

— Возьмите ружье!.. Убейте убийцу короля! — кричала толпа, — разорвите его на куски!

— Прочь! — спокойно и строго крикнул маркиз. — Убийца должен быть взят живым и предан закону. Вы не должны убивать его!

Бесстрашный мушкетер быстро приближался к Равальяку.

— Сдавайтесь! Я вас арестую! — крикнул он ему.

— Он вас убьет… вы погибли! — закричали из толпы, увидев, что злодей опять замахнулся ножом. Но маркиз, в одно мгновение выдернув из ножен шпагу, ловко выбил нож из рук Равальяка. Толпа радостно вскрикнула и бросилась за ножом, который воткнулся в противоположную стену.

Маркиз не мог сдержать народ, кинувшийся на убийцу. Равальяка повалили и непременно разорвали бы на части, если бы за него энергично не вступился мушкетер.

— Свяжите его, но не бейте! — приказал он. — Мы должны сдать его в ратушу. Не троньте его, прочь! Он должен назвать суду всех своих сообщников, — наверняка он был не один. Даю вам слово, что он не уйдет от суда!

Хладнокровие маркиза подействовало на толпу.

— Мушкетер прав! — раздались голоса со всех сторон. — Отдайте ему убийцу, у него есть сообщники, их тоже надо найти и наказать!

Между тем подошел отряд швейцарцев. Маркиз передал им Равальяка. Его повели в ратушу, на Гревскую площадь, и посадили в глубокую подземную тюрьму. Раненых также подняли и унесли.

Народ неистово требовал выдачи преступника, чтобы разорвать его в клочья.

Кончини, советник Марии Медичи, вышел к горожанам и громко объявил, что негодование жителей Парижа вполне справедливо, и убийца подвергнется заслуженному наказанию. Затем он возвестил о вступлении на престол Людовика XIII, за малолетием которого управлять государством будет вдовствующая королева с помощью герцога д'Эпернон и маршала Кончини.

Все это произошло на другой день после убийства короля Генриха IV. Мария Медичи поставила свой трон на его труп; первыми советниками ее стали убийцы, в руках которых Равальяк был лишь простой пешкой. Он должен был умереть, и казнь его должна была совершиться как можно торжественнее, как можно ужаснее, на открытой площади, чтобы удовлетворить народ. Все зависело от Элеоноры и Кончини. Судьи были их креатурами, парламент состоял из их приверженцев.

В камеру к заключенному, под страхом смерти, не велено было никого пускать, кроме священника и палача. Старый тюремный сторож Пьер Верно получил строгое приказание подслушивать их разговоры с Равальяком и подробно передавать их Кончини. За верное исполнение приказа ему была обещана награда чистым золотом. Допрос Равальяка, проведенный формально, ничего не дал. Он сознался, что совершил преступление из ненависти ко всему человечеству, и не назвал сообщников.

В один из следующих вечеров в тюрьму явился старый почтенный священник.

— Мне поручено до конца быть при этом несчастном, — сказал он Пьеру Верно, — и подготовить его к смерти. Пустите меня исполнить мой скорбный долг, чтобы бедный грешник покаялся и облегчил свою душу.

— Да, уж не первый раз вы приносите сюда это благодеяние, патер Лаврентий, — отвечал сторож, много лет знавший его. — Разве приговор уже объявлен?

— Объявлен, и через несколько дней назначена открытая казнь, — сказал старый патер.