Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2

— То, чего я не могу преодолеть! Будь моей!.. Скажи, что и ты меня любишь, и ты хочешь вечно принадлежать мне… Одно твое слово и — Людовик твой!

Олимпия не сопротивлялась. Король прижал ее к груди и поцеловал в губы. Она тихо ответила на поцелуй.

— И ты меня любишь!.. Теперь я вижу это, — страстно шептал Людовик, — ты моя.

— Если только судьба не разрушит этого блаженства… — прошептала Олимпия.

— Но кто же осмелится разрушить его, кто может разлучить нас? Ведь я король, разве не в моей власти приблизить к себе того, кого я захочу? Ты моя вполне… я тебя люблю и хочу обладать тобой!

— Быть с вами мое единственное счастье, ваше величество!

— Сегодня же я позову кардинала и сообщу ему о своем решении, с ее величеством тоже поговорю, — сказал Людовик.

— Я буду молиться за исполнение нашего желания, ваше величество!

Король обнял Олимпию одной рукой за талию и пошел с ней по полутемной аллее, кое-где освещенной ясным светом луны.

Она нежно прижалась к нему. Мысль, что король принадлежит ей, наполняла ее гордостью и блаженством.

Она позволила ему еще раз поцеловать себя, пока они шли к террасе, и проводить до своих комнат.

Нежно простившись с ней и пообещав вскоре дать о себе знать, Людовик сейчас же отправился в ту часть замка, где Мазарини обыкновенно жил во время пребывания короля в Сен-Жермене.

Кардинал, видимо, удивился такому позднему приходу короля.

Он был занят заключением мирного договора с Испанией и, казалось, обрадовался, увидев Людовика.

Кто знал Мазарини, тот заметил бы, что кардинал явно преследовал какую-то цель.

Он с какой-то особенной дипломатической миной, почтительно и радостно улыбаясь, подвел короля к креслу, сам остался стоять у стола, покрытого разными бумагами.

— Так поздно и еще за работой, ваша эминенция, — сказал Людовик, — у вас слабое здоровье, оно может и пострадать от этого.

— Я день и ночь стараюсь для вашего будущего, ваше величество, — ответил Мазарини. — Это единственная цель моей жизни, ради которой я готов пожертвовать всем.

Не надо делать больше, чем нужно, ваша эминенция!

— Это похоже на жестокий упрек, ваше величество, но у меня другое правило. Я всегда говорил, что надо сделать столько, чтобы быть довольным собой… А делать приходится тем больше, чем больше задач ставишь перед собой! Но я не жалуюсь, я один заплачу за это, только в настоящую минуту мне хотелось бы с честью завершить свой труд, ваше величество!

— А!.. Так этим вы и были заняты?

— Да, ваше величество.

— Могу ли я узнать, в чем дело?

— Я составляю важный договор с Испанией, ваше величество.

— И он будет заключен, ваша эминенция?

— Надеюсь, ваше величество, если мои расчеты окажутся верными.

— До сих пор они всегда были точны, ваша эминенция.

— Благодарю вас за похвалу… Но теперь это зависит не от одного меня.

— Как это понимать, ваша эминенция?

— Сейчас успех моего последнего, очень важного плана во многом зависит от вашего величества. Осуществление его поможет укрепить ваш трон и лично для вас будет большой поддержкой.

— Вы совершенно справедливо придаете такую огромную роль этому договору, ваша эминенция, я согласен с вами, чувствуя заранее, что он будет очень много значить для Франции в будущем.

— Я рад слышать это от вас, ваше величество. Мне кажется уже сейчас можно рассчитывать на успех, так как вы благосклонно отнеслись к моим планам.

— Но каким же образом именно я могу способствовать их осуществлению?

— Вы играете здесь главную роль, ваше величество. Без вашего участия договор в том виде, в каком я его задумал, невыполним, — ответил Мазарини.

— Как это понять?.. Вы считаете необходимым путешествие в Мадрид?

— Мои планы идут дальше, ваше величество… Повторяю, без вашего согласия договор нельзя привести в исполнение.

— Но это нужно! Не скрывайте, в чем состоит моя роль?

— В браке вашего величества с инфантой Испанской! Людовик вскочил… этого он никак не ожидал! Мазарини

мягко улыбался успокаивающей улыбкой.

— Мой брак с инфантой, — вскричал Людовик, — ни за что, ваша эминенция!

— Позвольте узнать, ваше величество, почему этот союз так неприятен вам?

— Да, я скажу вам, господин кардинал! Я никогда не женюсь на инфанте, потому что… ну, потому что люблю другую!

Мазарини должен был сделать над собой большое усилие, чтобы не рассмеяться, — это вывело бы из себя молодого короля.

— Потому что любите, — повторил он, — неприятная помеха! Но я утешаюсь надеждой, ваше величество, что вы выбрали такую принцессу, союз с которой может иметь большее значение, чем брак с инфантой. В таком случае мой труд был напрасен, потому что если вы нашли державу, союз с которой может быть для вас важнее союза с Испанией, то я готов беспрекословно согласиться с выбором вашего величества.

Людовик смутился на минуту.

— Я сделал такой выбор, на который потребуется непременно согласие вашей эминенции, — сказал он, — но я надеюсь, что он польстит вам и заставит стать на мою сторону.

— Вы очень заинтересовали меня, ваше величество.

— Я прошу у вашей эминенции руки вашей племянницы Олимпии.

Наступила очередь кардинала испугаться.

— Ваше величество, вы это серьезно говорите?