— Любезный барон де Поанти, — сказал ему герцог, когда они повернули за угол двух или трех улиц и удостоверились, что, верные своему обещанию, поборники не старались следовать за ними, — любезный барон де Поанти, у вас ужасная рука, и, судя по тому, что я видел сегодня, я убежден, что вы с трудом найдете человека искуснее вас. Но чего не может сделать один человек, то могут сделать двое, четверо, десять, если окажется нужно. Притом, когда узнают, что шпаги бессильны, пули из ружья наверняка достигнут цели. Час тому назад у вас был только один враг, злодей, которому заплатили за то, чтобы он лишил вас жизни; теперь ваши враги — вся шайка Лафейма, а она еще очень многочисленна, хотя вы уменьшили ее тремя членами. Послушайтесь доброго совета и последуйте ему сейчас. Вы выбрали себе жилище на улице Феру; забудьте, что есть в Париже такая улица, или если хотите помнить, то удаляйтесь от нее как можно дальше, потому что непременно там вас будут поджидать, надеясь, что вы возвращаетесь в свою нору как заяц. Вот пред вами Сенская улица, на краю ее река. Ступайте не оглядываясь и поместитесь на сегодняшнюю ночь в каком-нибудь неизвестном уголке, в какой-нибудь гостинице по другую сторону реки, перемените свое имя и, если можете, переоденьтесь, даже на некоторое время измените черты вашего лица так, чтобы, если вас встретят, вас нельзя было узнать. Осторожность не низость. Особенно же не возвращайтесь в Валь де Грас вечером и в тот же час.
— Есть женщины очень хорошенькие и в Париже, — нравоучительно прибавил граф де Морэ.
Молодой барон де Поанти, глубоко тронутый подобною заботливостью со стороны такого человека, как герцог де Монморанси, слушал советы с почтительным вниманием, но при последних словах он не мог удержаться от удивления.
— Единственный способ, который находится в моей власти выразить вам мою признательность, это последовать вашим советам. Я последую им сейчас всем, кроме последнего, то есть чтобы прекратить мои прогулки каждый вечер в Валь де Грас. Мне невозможно отказаться от этих прогулок.
— За эту любовную интригу, молодой человек, вы заплатите, может быть, вашей жизнью.
— Клянусь вам, монсеньер, что во всем этом нет ни малейшей любви. Позвольте мне спросить, что заставляет вас это думать?
— То, что мы слышали собственными ушами, граф де Морэ и я. Тот, кто так щедро заплатил пятьдесят пистолей за то, чтобы вас убили, не кто иной, как соперник, которого вы опередили.
— Я?
— Нарцис-Дезирэ Пасро, первый клерк прокурора Гриппона. Я очень хорошо помню все эти имена.
— Жених Денизы, дочери садовника в Валь де Грас, — прибавил Морэ, — которая за ту неделю, как она любуется на вас из окна, сделалась так холодна к прокурору, что в нем не осталось ни малейшего сомнения, и он смертельно возненавидел вас.
— Притом, — сказал герцог, — он сам говорит, что целую неделю наблюдает за вами, спрятавшись за недоконченными стенами нового монастыря.
— Клянусь вам, господа, что я не знаю ни девицы Денизы, ни господина Пасро и что я никогда их не видел. Отправляться каждый вечер в Валь де Грас меня заставляет очень важная причина, которой девица Дениза, как бы ни была она хороша, совершенно чужда. С Пасро же, если это был он, вошедший позади меня сегодня вечером в гостиницу на улице Фору со своими друзьями, товарищами того, кого вы называете Лафейма, я объяснюсь, если опять с ним встречусь.
— Барон де Поанти, — возразил герцог, — я не настаиваю на опасности, которая угрожает вам, если вы станете продолжать ваши прогулки в Валь де Грас. Вы предупреждены. Но если причина, которая приводит вас туда, не очень важна, бросьте это.
— Если бы тайна этой причины принадлежала мне, вы знали бы уже ее; к несчастью, она принадлежит не мне, и я должен отвечать на все ваши одолжения недостатком доверия. Простите мне.
— Вы очень милый молодой человек, и мне нечего вам прощать. Если случится, что люди, которые хотят погубить вас, станут слишком к вам приставать, войдите в отель Монморанси и спросите меня, сказав ваше имя.
Герцог дружески поклонился молодому человеку, и между тем, как тот шел по Сенской улице, направляясь к Новому мосту, он и Морэ вернулись назад.
— Какое странное приключение! — сказал Морэ. — И как раз кстати для моего милого брата Гастона. Он просил у нас час, чтобы победить добродетель госпожи де Комбалэ, а вот по крайней мере уже два часа, как он у своей красавицы. Другому довольно было бы и десяти минут, но ему недостаточно двух часов.
— Ах! Морэ, друг мой, что мы сделали? — сказал герцог. — Гастон требовал, чтобы я запер за ним дверь, в которую он мог выйти, потому что он располагал остаться недолго, и вот уже больше двух часов, как он, может быть, желает уйти. А что, если кардинал вернулся?
— Ventre-saint-gris! — вскричал сын Беарнца, расхохотавшись. — В каком положении находится его высочество, когда он дрожит от малейшей безделицы! Кардинал способен обвинить его в насилии над праведной особой его племянницы и, пожалуй, потребует брака, как необходимого вознаграждения.