Анна Болейн. Страсть короля

– Как смеет Франциск столь пренебрежительно относиться ко мне! – кипела от возмущения Анна.

Разочарование не должно омрачить ее радость, ведь скоро родится сын! Анна устраивала пиры, спортивные состязания и танцы. Настроение ее улучшилось, а вместе с ней немного развеялся и Генрих. Наметились признаки изменений, о которых молилась Анна. Пока она танцевала и веселилась, десять монахов-картезианцев, отказавшихся признавать главенство короля над Церковью, по приказу Генриха были прикованы цепями к столбам в стоячем положении и оставлены умирать от голода.

Пусть это послужит назиданием ее врагам. Жаль, что Генрих не велел приковать так же Фишера и Мора, чтобы те тоже отправились в мир иной. Но она еще своего добьется. Анна устроила пышный банкет для Генриха в подаренном ей роскошном доме в Хэнворте, в двенадцати милях от Лондона. Любимое королем легкое и сладкое анжуйское вино лилось рекой, и вскоре виновник торжества был пьян, обнимал Анну, горячо целовал и на глазах у всех поглаживал ее живот.

– Есть люди, которые желали бы убрать меня с дороги, – прошептала она ему на ухо. – Пока они живы и распространяют злонамеренные речи, титул не будет обеспечен малышу, которого я ношу под поясом.

– О ком вы говорите, дорогая? – едва ворочая языком, спросил Генрих.

– О епископе Фишере и сэре Томасе Море! Ради нашего сына, сир, прошу вас, отправьте их на смерть. Заставьте замолчать тех, кто имеет власть помешать нам!

– Будет сделано, – обещал Генрих. – Я ни в чем не могу отказать матери моего сына.

Через два дня епископа Фишера судили в Вестминстер-Холле и приговорили к каре, достойной изменника. Вскоре после этого пришло известие из Рима: папа Павел назначил Фишера кардиналом и посылает для него в Англию дзукетто – красную шапочку.

– Силы небесные! – бушевал Генрих. – Он будет носить эту шапку на плечах, потому что, когда ее привезут, головы у него уже не будет!

Еще три картезианских приора умерли жестокой смертью в Тайберне. Поднялись публичные протесты, люди были возмущены тем, что такое же наказание предстоит вынести семидесятишестилетнему Фишеру. Генрих заменил его на обезглавливание. Епископ принял смерть на плахе на Тауэрском холме, а его голову в назидание всем выставили на Лондонском мосту. В день смертных мук Фишера Анна пошла на мессу, борясь с неожиданным чувством вины, поэтому приказала капеллану молиться об упокоении души епископа. Ту ночь она провела без сна.

На следующий день Анна твердо сказала себе, что казнь была оправданной. Фишер – опасный враг. Успокоив тем свою совесть, она приказала устроить представление масок для развлечения короля и изобразить восседающего на небесах Господа, который подает знаки, что одобряет недавнюю казнь. Генрих смотрел представление, сияя от удовольствия, и громогласно хохотал при виде себя самого, отрубающего головы священникам. Не был ли его смех слишком громким? Ощущал ли он на душе ту же тяжесть, что и она?.. После того как король распорядился, чтобы она организовала такое же увеселение в канун Петрова дня – в этот день в Англии было принято чествовать папу, – Анна решила, что нет.

Когда ей передали, что голова Фишера не разлагается, Анны почувствовала, как по телу поползли мурашки. Некоторые называли это признаком святости, отчего становилось еще тревожнее: ведь если Господь на стороне епископа, то Он, разумеется, не одобряет ее, Анну! Услышав, что голова Фишера была сброшена в Темзу и утонула, королева испытала невероятное облегчение.

Объявление о том, что Анна скоро родит, изменило все. Никто теперь не смел пренебрегать ею, с ее мнением вновь стали считаться, и люди кинулись искать милости и заступничества дражайшей супруги короля. Когда шут Генриха, разыгрывая дурную шутку, крикнул: «Анна – потаскушка, а ребенок – бастард!» – король так разъярился, что Анна подумала, он прибьет его. Дураку было велено скрыться с глаз и не показываться.

В конце июня Анна уже ослабляла шнуровку на платье, чтобы приспособить его к растущему вместе с ребенком животу, и чувствовала себя превосходно. Но однажды утром, наблюдая за игрой в теннис Норриса и Уэстона, она почувствовала тянущую боль в пояснице. Анна вернулась обедать в свои покои, и боль переместилась в чрево. Она приходила и уходила. Анна упорно старалась не замечать ее. Это ничего. Скоро пройдет. Но стоило подняться, и она ощутила влагу между ног, а путь в уборную отметили кровавые пятна на полу. Вскоре кровотечение усилилось; кровь выходила сгустками, а спазматические боли стали невыносимыми. Дрожа от страха, Анна закричала – прибежали дамы.

Вскоре она родила крошечного, прекрасно сформировавшегося мертвого мальчика.

Генрих сидел у постели Анны, убитый горем.

– Почему Господь отказывает мне в сыновьях?! – восклицал он. Выносить его печаль было тяжелее, чем гнев, которого он не выказывал.

Анна лежала на постели и даже не могла плакать от потрясения. Все произошло так внезапно. Она старалась, как могла.

– Мы попытаемся снова, Генрих.