Анна Фаер (СИ)

- Нет, нас не могут контролировать. У нас ведь демократия. Люди сами всё выбирают. Нет.

- Демократия? У нас?! Не смеши меня! Лучше бы над нами диктатор сидел. Иногда диктатура лучше лжедемократии.

- Почему никто ничего не изменит? Почему ты ничего не делаешь, если всё так хорошо понимаешь?!

- Я же сказал, что это бессмысленно. Пусть этим займётся кто-нибудь другой.

Я становилась всё раздражительней и раздражительней.

- Оставить всё на других! Отличный ход, которым все другие тоже воспользуются! Ведь так никто ничего делать не станет!

- И хорошо. Правительство в любом случае погасит любые девиации.

- Можно пойти против правительства!

- Есть что-то гораздо серьёзнее правительства. Есть что-то, против чего даже противиться нельзя. А я это отторгаю и не могу принять. Внутри меня война.

И тут я швырнула пустую бутылку из-под вина в стену.

- Нет! Не могу этого принять! Я всегда мечтала о новом лучшем мире! А ты уничтожил надежды! Я благодарна, мои глаза теперь открыты, но что мне делать дальше? Это было желание всей моей жизни! А теперь оно пропало!

Мне стало ужасно плохо. Без грандиозных планов и глупых желаний, которым не суждено сбыться, в душе становится пусто.

- Что-то ты не кажешься больше счастливой,- криво улыбнулся мне Алекс.

- Потому что я несчастна! Я тоже несчастна! Идеально подхожу для вашего с Максом клуба!

Я спрятала лицо в колени. Мне стало тяжело дышать от подступивших эмоций.

- Ну, я тебе открылся, теперь твоя очередь. Что тебя волнует? - дотронулся до моего плеча Алекс.

- Я боюсь умереть,- медленно стала говорить я. – То есть, сам процесс меня не пугает. Все умирают, все умирали. Это нормально. Смерть не должна быть страшнее рождения. Мне ведь, наверное, не было страшно родиться. Значит, умирать тоже не будет страшно. Но мне страшно, что обо мне забудут. Мне страшно прожить жизнь впустую. Второй попытки у меня не будет, поэтому я не могу не воспользоваться этой. Наверное, из-за этого я постоянно стараюсь быть чем-то занятой. Я ничего не делала миллиарды лет до моего рождения, и я не буду ничего делать миллиарды лет после моей смерти. Поэтому пока я здесь, я должна что-то изменить. Должна оставить свой след.

Смысл жизни, по-моему, в том, чтобы жить вечно. Столько людей прожили серые жизни и исчезли в веках. О них сейчас никто даже не помнит. Их будто бы никогда и не было. Но я же есть. И я хочу, чтобы в будущем все знали, что я была. Мне уже не будет никакой разницы, но я просто не могу не тешить своё себялюбие. Мне легче было бы распрощаться с жизнью, понимая, что в умах будущих поколений будет жить память обо мне. Это как мы сейчас помним обо всех великих людях древности. Мне это не нравится, я завидую. Есть люди, которые уже давно умерли, но они всё равно живее нас с тобой.

Я посмотрела на Алекса. Он слушал очень внимательно. Мне даже показалось, что он старается прочувствовать то, что чувствую я. И мне стало непонятно, как он мог чувствовать безразличие к тому человеку, который на его глазах сбросился с крыши.

- Продолжай,- сказал Алекс, когда я замолчала.

- Всё, чего я хочу, - это сделать что-нибудь хорошее, чтобы память обо мне ну умерла никогда.

- Что-нибудь хорошее? А ты не задумывалась над тем, что лучше сделать что-нибудь плохое?

Он улыбнулся, закусив губу, и стал на меня странно смотреть.

- Задумывалась,- призналась я. – Конечно же, это проще. Проще прийти в школу и перестрелять там всех. Тогда я стану известной. Проще сделать что-нибудь жуткое и ужасное. Это легко, убить кого-то с особой жестокостью, оставить загадочную кровавую надпись на стене и застрелиться под ней самой. Такое запомнят. Или ещё можно прийти в детский сад и перестрелять там всех. Можно поселиться в многоэтажном доме, войти в доверие ко всем соседям, а одной ночью перерезать их всех. Это не так уж и сложно сделать. А слава будет обеспечена. Злодеев помнят.

Я вдруг запнулась и поняла, в каком свете себя выставила. Но Алекса, кажется, я ничуть не смутила. Он улыбался так, словно слушал симфонию Бетховена или сонату Моцарта, а не мои слова об убийстве ради славы.

- Но для меня это запасной вариант,- стала оправдываться я. - Не хочу, чтобы обо мне помнили так, как сейчас помнят о Гитлере.

Алекс ничего не ответил, но его улыбка стала ещё более странной.

- Что? – спросила я коротко.

- Во первых, очень банальный пример. А во вторых, очень неудачный.

- Разве?

- Да,- уверено сказал он. – Вся суть в том, что обществу всегда нужен козёл отпущения. После Второй мировой войны им стал Гитлер. Конечно, все стали обвинять его. Он злодей. А про миллионную свиту в лице простых людей, которые поддерживали его фашистские идеи, все почему-то умалчивают. А рассказать почему? Потому что, если учитывать и всех этих людей, то просто некому будет осуждать. Всем придётся осуждать самих себя. Вот поэтому всегда осуждают одних только лидеров. Вот только до этого все поддерживали их и не останавливали.