Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Не получилось. Никакие «другие средства и методы» не помогли. Стало ясно, что обманывать саму себя бесполезно, так же, как обманывать судьбу.

Еще строчки из того же стихотворения Ахматовой:

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить».

Меня поразила последняя строчка, все остальное перекликалось с моими мыслями, но вот это «надо снова научиться жить»? О чем она?

И вдруг словно прозрение: может, еще не поздно, может, стоит попробовать хирургическое вмешательство?

Раньше меня начиняли всякими железяками, чтобы срослись кости, чтобы двигались суставы. Теперь вырезали, выжигали кобальтовыми лучами.

После каждой операции казалось, что надежда есть, что пусть не похожая на саму себя, белая, как простыни, на которых лежу, лысая из-за облучения, страшная, но я жива. Но потом все возвращалось.

Из человека нельзя постоянно что-то вырезать, его нельзя облучать ежемесячно, мне кажется, все понимают, что если я не умру от рака, то погибну от этих красивых кобальтовых лучей.

В моей жизни появился Ян Твардовский. Он сам пришел к нам домой в Варшаве. Есть люди, при одном взгляде на которых ты понимаешь: отмечен Богом. Ян Твардовский таков, с первой минуты мне показалось, что его глазами на меня смотрит Господь, словно в последние дни моего существования на Земле. Он пришел ко мне помочь достойно прожить эти дни.

До того я карабкалась, пытаясь выбраться, выжить, цеплялась за любую возможность, почти кричала:

— За что?! Чем я заслужила такую кару?

Где справедливость, почему болезнь забрала, например, Леонида Телигу?

И вдруг…

Возблагодарить Господа за неравенство?

Как за такое можно благодарить?

Но Твардовский убеждал (не настаивая, не давя своим авторитетом), что это божественный замысел, что будь все равны и имей все все, никто никому не был бы нужен. Но в жизни у одного есть одно, у другого другое, я могу петь, а Збышек прекрасно разбирается в технике, мама знает несколько языков и может им научить, а врач прекрасно владеет скальпелем… И дело не в профессиональных умениях, кто-то хорошо плавает, а кто-то лазит по скалам, кто-то пишет стихи, а у кого-то отменное чувство ритма…

Одному дано одно, другому другое. Так задумано Им, наверное, для того, чтобы мы смогли делиться, помогать, дарить другим то, чем одарил Он каждого.

Но люди делают совсем иное, они решили, что неравенство позволяет брать, а не давать. Если у человека есть одно, но нет другого, нужно либо взять недостающее, либо развить его у себя, а гем, что есть, можно гордиться, требовать себе что-то за Его дар.

Если бы люди отдавали другим то, чем их наградил Он, если бы пс требовали за это платы, а щедро делились своими способностями, своим даром, то у всех было бы все, по не из-за равенства, а из-за взаимопомощи.

Помню, я лежала совершенно потрясенная простотой этой истины и ее светом.

Конечно, благословенно то неравенство, которое подвигает людей на помощь друг другу и на щедрый дар от одного к другому! Действительно, если бы каждый делился с другими тем, что получил в дар при рождении, у всех было бы все, но не завоеванное, не отнятое, не купленное, а полученное в дар теперь уже от людей.

Каждый знает, что дарить приятней, чем получать подарки, даже если дарил всего раз в жизни. Но только дарить нужно, не ожидая благодарности, просто от души, потому что у тебя есть, а другому нужно. Дар совсем не обязательно материальный, это может быть просто улыбка, добрый взгляд, благое пожелание. Если тебе пока трудно отдавать большее, дари хотя бы это. Только не жди ответного дара, потому что ожидаемый подарок не дар вовсе, а простая мзда.

Я привыкла, что любой священник твердит о смирении, о любви к нам Господа, о необходимости терпеть, ожидала услышать слова утешения, а услышала иное: достойно уйти не менее важно, чем достойно прожить жизнь.

Сначала была просто ответная благодарность: помочь достойно уйти тоже задача не из легких и как раз для ксендза. Но потом услышала:

— Слава Богу, есть смерть, чтоб мы могли узнать больше.

Ян Твардовский день за днем, встреча за встречей внушал мне, что не наказание это вовсе — физическая боль и мои страдания, даже не испытание. Это отвлекает меня от суеты, заставляет думать о вечном, помогает прийти к Богу душой, а не потому что «так надо».

— Не бывает неизбранных. Если мы живем на Земле, значит, мы избраны Им для жизни. Только нужно понять, к чему каждый годен, а еще научиться радоваться каждой малости.

Я жалела только об одном: что не встретила этого человека раньше.

— Если выздоровею, буду петь только в храме.

Отец Твардовский смотрел на меня теплыми, все понимающими глазами и привычно улыбался.

— Пой сейчас.

Я горько усмехнулась:

— Не могу, мне с постели не встать, сил нет.

— Я не зову на сцену, пой для себя, душой пой.

— А… что петь? — Я почувствовала, что ни одна песня моего репертуара, как бы ни была проникновенна, не подходит.

— Найди то, что тебя трогает, и напевай.