Анна и французский поцелуй

До сих пор не могу поверить, что мама разлучила нас с Шоном – моему братику всего семь, и он еще слишком мал, чтобы после школы сидеть дома без присмотра. Или его без меня похитит жуткий тип, живущий ниже по улице, у которого окна завешены грязными полотенцами с логотипом кока-колы, или он случайно съест что-нибудь с красным красителем 40[3], у него случится отек Квинке, а рядом не окажется никого, кто мог бы отвезти его в больницу. Шон может даже умереть. И готова поспорить, они не позволят мне прилететь на его похороны, и на кладбище я попаду только в следующем году. Одна. К тому времени отец наверняка водрузит на могилу какой-нибудь кошмарный гранитный памятник.

Надеюсь, он не ждет, что я сейчас сижу и заполняю заявление на поступление в колледж где-нибудь в Румынии или России. Моя мечта – изучать режиссуру в Калифорнии. Я хочу стать первой в Америке женщиной-кинокритиком. Когда-нибудь меня будут приглашать на каждый фестиваль, у меня будет своя колонка в газете, классное телевизионное шоу и нереально популярный веб-сайт. К слову, веб-сайт у меня уже есть, но он не слишком популярен. Пока.

Мне просто нужно немного времени, и все.

– Анна, пора.

– Что? – Я отрываюсь от рубашек, сложенных в аккуратные квадратики, и поднимаю взгляд.

Мама пристально смотрит на меня, нервно теребя кулон с черепашкой. Отец, в персиковой рубашке поло и белых парусиновых туфлях, уставился в окно. Уже поздно, но женщина на другой стороне улицы поет что-то из оперы.

Родителям пора возвращаться в гостиницу. Им обоим утром рано вставать.

– О! – Мои пальцы с силой впиваются в одну из рубашек.

Отец отходит от окна, и я с удивлением замечаю, что у него глаза на мокром месте. При мысли о том, что отец – если он, конечно, вообще мой отец – вот-вот расплачется, у меня перехватывает горло.

– Ну, малышка. Полагаю, ты теперь совсем большая.

Меня сковало холодом. Отец неуклюже обнимает меня.

Мне становится неприятно.

– Не давай себя в обиду. Прилежно учись и обязательно подружись с кем-нибудь. Будь начеку, не забывай про карманников, – добавляет он. – Иногда они работают парами.

Я киваю, уткнувшись ему в плечо, и он меня отпускает. А потом уходит.

Мать останавливается на минутку.

– Тебя ждет чудесный год, – говорит она. – Я уверена.

Я закусываю губу, чтобы не расплакаться, и мама обнимает меня. Я стараюсь глубоко дышать. Вдох. Считаем до трех. Выдох. От мамы пахнет грейпфрутовым лосьоном.

– Я позвоню, когда доберусь до дома, – добавляет она.

Дом. Атланта больше не мой дом.

– Я люблю тебя, Анна.

Я больше не могу сдерживать рыдания.

– Я тоже тебя люблю. Приглядывай за Шонни вместо меня.

– Ну конечно.

– И за Капитаном Джеком, – говорю я. – Следи, чтобы Шон его кормил, менял ему подстилку и воду в поилке. И чтобы не кормил его слишком часто, а то он растолстеет и не сможет вылезти из домика. Пусть дает ему еду каждые три дня, ему ведь нужен витамин С, а воду, в которую я добавляю витаминки, он не пьет…

Мама отстраняется и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь.

– Я люблю тебя, – вновь повторяет она.

И вот, когда мама делает нечто подобное, несмотря на все бумажки, билеты на самолет и презентации, я оказываюсь не готова к расставанию с ней. Что-то подобное должно было случиться, в этом году мне в любом случае предстояло поступать в колледж. Но сколько бы дней, месяцев или лет я ни думала об этом, ни мечтала об отъезде, когда все происходит по-настоящему, я по-прежнему не готова к разлуке.

Мама уходит. Я остаюсь одна.

Глава вторая

Я чувствую, что она приближается, но ничего не могу поделать.

ПАНИКА.

Они меня бросили. Родители действительно меня бросили. ВО ФРАНЦИИ!

Как бы то ни было, в Париже неестественно тихо. Даже любительница оперных арий куда-то ушла. Мне не отвертеться. Стены здесь тоньше, чем пластырь, и если я расплачусь, мои соседи – новые одноклассники – все услышат. Так что я просто заболею. Меня стошнит баклажановой икрой, которую я ела на ужин, и никто не позовет меня смотреть на выпрыгивающих из невидимых коробочек мимов… или как там еще здесь проводят свободное время.

Я подхожу к раковине, чтобы умыться, но вода брызгает из крана с такой силой, что одежда тут же намокает. Теперь я рыдаю еще сильнее, потому что распаковать полотенца не успела, и мокрая одежда напоминает мне о дурацких водных аттракционах, на которые меня потащили Бриджит и Мэтт в Шести флагах[4]. Вода там неестественного цвета, от нее воняет краской, и микробов в ней наверняка биллионы и триллионы. О господи! Что, если в этой воде тоже микробы? Безопасно ли пить воду из-под крана во Франции?

Да я просто жалкая, неуверенная в себе девчонка.

Много ли семнадцатилетних подростков готовы пойти на что угодно, даже на убийство, лишь бы вернуться домой? Для моих соседей в происходящем не было ничего трагичного. Из их комнат не доносится рыданий. Я хватаю рубашку, чтобы вытереться хоть чем-то, и тут меня осеняет. Моя подушка. Я утыкаюсь лицом в звукоизоляционный барьер и всхлипываю, всхлипываю, всхлипываю…

Кто-то стучит в дверь.

Нет. Только не ко мне.

И опять!