Посольство прискакало в Митаву в семь часов вечера 25 января. Забытой герцогине на 38-м году жизни предстоял важнейший выбор — принимать или не принимать корону Российской империи на предложенных условиях. Может быть, отказ был бы лучшим вариантом для её репутации, да и для всей отечественной истории — тогда в учебниках не было бы ни «засилья иноземцев», ни бироновщины… Но как было природной царевне отвергнуть такое предложение? И могли ли близкие ей люди удержаться от искушения стать придворными императрицы?
Немедленная аудиенция принесла успех — наутро Долгоруков отправил гонца обратно с доношением, где сообщал: Анне объявили, «что избрали её величество на росиский престол, и просили, чтоб изволила потписать посланные с нами кондиции. Её величество изволила печалитца о преставлении его величества, а потом по челобитью нашему повелела те кондиции перед собою прочесть, и выслушав, изволила их потписать своею рукою тако: по сему обещаю всё без всякого изъятия содержать. Анна». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной — ровно на месяц. Большинство подданных об этом никогда не узнали, но при ином раскладе политических сил эти ограничения могли бы стать рубежом в нашей истории.
Сумароков с помощью курьеров саксонского посла сумел прорваться в Курляндию — но прибыл в Митаву то ли 26-го, то ли 27 января; по приезде был найден, «окован» и после допроса отправлен в Москву. Трудно сказать, успела ли Анна узнать что-либо о событиях в Москве и существовании противников «верховников», но разборки между московскими гостями могли вызвать подозрения, что не всё так однозначно, как ей говорили официально.
Послы побоялись сразу отправить подписанные бумаги «за опасностию, чтоб каким нещастием в дороге не утратились», и передавали, что государыня выедет в Россию 28-го или 29-го числа. В Москве же «верховники», кажется, были уверены в исходе дела и 28 января отправили очередного гонца с наказом: «…когда её величество изволит подписать по прошению нашему отправленное с вами к подписи её величеству известное писмо, то оное, нимало у себя не удержав, изволите сюды прислать з генералом маеором Леонтьевым». Документы последних дней января свидетельствуют, что министры нервничали, собирались необычно часто: в черновом журнале указаны не отмеченные в издании протоколов заседания Верховного тайного совета 22, 30 и 31 января. За решением не слишком сложных вопросов текущего управления (о выделении денег на строительство крепостей, ссылке колодников в Сибирь, присвоении очередных воинских чинов) «верховники» напряжённо ждали известий из Курляндии.
Двадцать восьмого января из Митавы выехал генерал Леонтьев с подписанными «кондициями» и поскакал курьер с письмом самой Анны, скорее всего, продиктованным ей опытным Василием Лукичом. Императрица сообщала:
«…повинуяся той божеской воли и прося его, создателя, помощи и к тому ж не хотя оставить отечества моего и верных наших подданных, намерилась принять державу того государства и правителствовать, елико Бог мне поможет», — далее же как бы от себя поведала: «…пред вступлением моим на российский престол, по здравом разсуждении, изобрели мы за потребно для ползы российского государства и ко удоволствованию верных наших подданных, дабы всяк могли мы видеть горячесть и правое наше намерение, которое мы имеем ко отечествию нашему и к верным нашим подданным, и для того, елико время нас допустило, написав, какими способы мы то правление вести хощем, и подписав нашею рукою, послали в Тайный верховный совет».