Анна Иоанновна

Видевший сестёр в январе 1710 года датский посланник Юст Юль отметил, что они усвоили кое-какие светские манеры: «Любопытно, что молодые царевны при встрече с кем-нибудь тотчас же протягивают руку, [подымая её] высоко вверх, чтоб к ним подошли и поцеловали оную. В общем они очень вежливы и благовоспитанны, собою ни хороши, ни дурны, говорят немного по-французски, по-немецки и по-итальянски»^{48}. Однако Анна иностранными языками, даже немецким, свободно не владела, а корявый, рубленый почерк в стиле «курица лапой» показывает, что письмо для неё было не самым привычным и лёгким занятием. Зато некоторые дедовские пристрастия передались внучке — правда, она, в отличие от Алексея Михайловича, увлекалась не «красной» соколиной охотой, а, что несколько необычно для дамы, ружейной пальбой. Вслед за помянутым автором стихотворного романа можно предположить, что ей удалось

…так сдружить с роскошной флорой.
Провожала Анна дни
Среди милых ей просторов
Деревенской тишины.

Впрочем, юность будущей государыни едва ли была радостной — царица больше любила старшую дочь Екатерину; на младших нежности, видно, не хватало, и Анна даже много лет спустя боялась гнева матери. А что ещё она видела в юности? Переезды, неустроенный быт только что основанного Петербурга, случайных учителей, пальбу и фейерверки петровского двора, привычные жестокости, когда государь лично распоряжался повешением дезертиров или царские шуты получали пощёчины за червонцы. Развлечения, устраиваемые в царском дворце, не отличались изысканностью: «…много ели, пили и стреляли; и разгула, и шума было здесь столько же, сколько на любом крестьянском пиру». В резиденции Меншикова «все без различия пола и состояния вынуждены были прыгнуть в канал, вырытый князем на его счёт у его дома, и простоять там два часа кряду, выпивая чаши. Одни только царевны были пощажены»^{49}.

Но всё же благодаря петровским преобразованиям царевны начали выходить в свет. Английские дипломаты отмечали, что в ноябре 1707 и 1708 годов сестры Ивановны присутствовали на праздновании дня рождения Меншикова в его палатах, но их вместе с матерью «угощали в то же время в отдельных покоях»^{50}; видимо, они чувствовали себя неловко во время шумных петровских застолий.

Однако в покое их не оставили. Для Петра I, в огне баталий Северной войны строившего свою державу, дочери и племянницы служили стратегическим ресурсом в большой дипломатической игре. Анна Ивановна стала первой русской принцессой, которой предстояло отбыть в чужие края вопреки традициям московского двора. После победной Полтавской битвы (1709) Пётр I сначала решил выдать её за сына своего союзника, саксонского наследного принца. В марте 1710 года царицу с дочерьми вытребовали в только что основанный Петербург. Но вскоре грозный дядюшка изменил решение — теперь он планировал брак Анны с герцогом Курляндским. Согласия царевны никто и не думал спрашивать — она стала очередной и не самой важной ставкой в дипломатических планах царя.

После захвата шведских владений в Прибалтике Пётр всё сильнее вмешивался в дела германских княжеств. Своего сына Алексея он женил на принцессе Шарлотте Вольфенбюттельской, а руку старшей дочери, Анны, предложил герцогу Голштинии. Старшая царская племянница Екатерина предназначалась мекленбургскому герцогу Карлу Леопольду, известному подражанием шведскому королю-солдату Карлу XII (за что он получил прозвище королевской обезьяны) и вздорным характером, из-за которого в итоге был изгнан собственными дворянами. Серия династических браков закрепляла фактически установившееся влияние России на политику этих карликовых государств.

Маленькая прибалтийская Курляндия (южная часть современной Латвии) являлась вассальным владением польской короны и несколько лет подряд служила ареной боевых действий саксонских, шведских и русских войск. В довершение несчастий в 1703–1711 годах на страну обрушилась «великая чума»; смерть стала настолько обычной, что крестьяне даже не считали нужным собирать урожай. Полтавская битва положила конец могуществу Швеции и её господству в Прибалтике. Отныне судьба Курляндии находилась в других руках. Договор России с Пруссией в октябре 1709 года разделял сферы влияния в пограничных территориях; его 3-й параграф предусматривал брак молодого курляндского герцога с племянницей Петра I. Возможно, царь сразу же обрадовал этим решением герцогскую фамилию — в ноябре по пути в Ригу он заехал в Митаву.