Анна Каренина. Том 1. Части 1 - 4

Эта череда печальных событий постоянно возвращала Толстого к мыслям о смерти. И она же внушала ему порой смирение перед неизбежным. Несколькими годами раньше он написал сестре своей жены, Т. А. Кузминской, у которой умерла дочь: «В смерти близкого существа, особенно такого прелестного существа, как ребенок и как этот ребенок, есть удивительная, хотя и печальная прелесть. Зачем жить и умирать ребенку? Это – страшная загадка. И для меня одно есть объяснение. Ей лучше. Как ни обыкновенны эти слова, они всегда новы и глубоки, если их понимать. И нам лучше, и мы должны делаться лучше после этих горестей. <…> Главное – без ропота, а с мыслью, что нам нельзя понять, что мы и зачем, и только смиряться надо».

Все было неустойчиво, подвижно в душевном мире Толстого 1870-х годов. Земная вера минувших лет не приносила писателю, как прежде, безграничной уверенности в себе. Поворот в сторону Православия тоже всего лишь наметился. Временами Толстой, как то бывало с ним уже не раз, пытался убедить себя, что его отдельная религиозная философия вовсе не мешает ему быть вполне и до конца православным. На самом же деле он стоял перед выбором: продолжить (но уже в новом качестве «преобразователя жизни») раз начатое движение к «земному идеалу» или, опомнившись, решительно воссоединиться с глубинными истоками национального бытия. В своих колебаниях Толстой, разумеется, был не одинок. Вот так же находилось на распутье (за исключением очень немногих духовно крепких людей) и все русское образованное общество той эпохи.

Творчество Толстого, иначе и быть не могло, стало теперь существенно другим. Может быть, дар писателя как раз и нуждался в этой «духовной паузе», чтобы раскрыться со всей возможной силой и чистотой. Нечто подобное уже происходило с Толстым однажды, в начале 1860-х годов, когда он завершал повесть «Казаки» (и тогда был религиозный кризис, и тогда для художника предельно обострилась проблема внутреннего выбора). Десятилетие спустя главный «стержень» его жизни и творчества вновь пошатнулся. И Толстой опять неожиданно ощутил себя не тем «создателем миров», художником-диктатором, каким он был в минувшие годы, каким он станет опять по прошествии времени, а только чутким наблюдателем действительности. Религиозный мыслитель словно отошел в тень, и его место занял долго ожидавший своего часа великий поэт.

Все художественные произведения Толстого поэтичны. Тем не менее поэзия «Войны и мира», «Воскресения», большинства повестей и рассказов писателя всегда является продолжением его философии. Как ни увлекают нас показанные Толстым человеческие типы и характеры, как ни завораживают созданные им картины мира, мы чувствуем, что за ними скрыта могучая и самобытная авторская воля. Беспокойная, искренняя и вечно противоречивая мысль художника властвует над его созданиями.

Поэзия «Анны Карениной» другая. Толстой называл эту книгу романом широким, свободным. Еще он любил определение: «роман широкого дыхания». Конечно, он имел в виду свободу, с которой развиваются в «Анне Карениной» многочисленные сюжетные линии, широкое, «необязательное», почти не ограниченное во времени и пространстве движение событий на ее страницах. Но прежде всего писатель хотел определить нечто главное, без чего не могло состояться это произведение «иного склада»: внезапно испытанное состояние внутренней свободы, вдруг обретенной независимости от философических понятий минувших лет.

Душевные метания, мысли о мировом переустройстве пусть не до конца, но все же оставили его в этом романе. К Толстому пришло освобождение и вместе с ним ясный, умиротворенный взгляд на вещи. Слово художника (собственно, оно и было той материей, где решалось абсолютно все) немедленно отозвалось на происходящие перемены. В нем появились удивительная легкость, прозрачность, открытость небесному. Вместо того чтобы «наполняться» своевольными значениями, оно раскрывало теперь все заложенное в русском языке смысловое и нравственное богатство, становилось по-настоящему объемным. Высокая красота и правда звучали в этой не по-толстовски музыкальной поэтической речи. И поразительно, читая «Войну и мир», мы всегда чувствуем, как переполнена жизненным материалом едва ли не каждая страница романа, ощущаем его масштабность, огромность. «Анна Каренина» с ее бесчисленными персонажами, занимая без малого тысячу страниц, все равно производит впечатление почти воздушное. Поэзия Толстого, о чем бы ни говорил художник, питалась на этот раз не только земными страстями и волнениями.

* * *

Свободный роман – определение пушкинское. Именно так создатель «Евгения Онегина» однажды назвал свой роман в стихах, по существу, первый великий роман русской литературы. В истории работы Толстого над «Анной Карениной» с Пушкина все и начиналось. Начало это было настолько неожиданным, что его поневоле хочется назвать чудесным. Во всяком случае, в жизни писателя ничего подобного, кажется, никогда больше не происходило.