Анна Керн: Жизнь во имя любви

В конце 1830 года А. А. Дельвиг попал в немилость к всесильному начальнику Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. X. Бенкендорфу. Причиной очередного разноса стала публикация в «Литературной газете» стихотворения К. Делавиня, в котором восхвалялись революционеры, погибшие во время Июльской революции в Париже.

«В ноябре Бенкендорф потребовал к себе Дельвига, – писал в своих мемуарах Андрей Иванович Дельвиг, – который введён был к нему в кабинет в присутствии жандармов. Бенкендорф самым грубым образом обратился к Дельвигу с вопросом: „Что ты опять печатаешь недозволенное?“ Выражение ты вместо общеупотребительного вы не могло с самого начала этой сцены не подействовать весьма неприятно на Дельвига. Последний отвечал, что о сделанном распоряжении не печатать ничего относящегося до последней французской революции он не знал и что в напечатанном четверостишии, за которое он подвергся гневу, нет ничего недозволительного для печати. <…> Бенкендорф сказал, что ему всё равно, что бы ни было напечатано, и что он троих друзей: Дельвига, Пушкина и Вяземского уже упрячет, если не теперь, то вскоре, в Сибирь. Тогда Дельвиг спросил, в чём же он и двое других названных Бенкендорфом могли провиниться до такой степени, что должны подвергнуться ссылке… Бенкендорф отвечал, что Дельвиг собирает у себя молодых людей, причём происходят разговоры, которые восстановляют их против правительства. <…> Дельвиг возразил, что собирающееся у него общество говорит только о литературе, что большая часть бывающих у него посетителей или старее его, или одних c ним лет. <…> Бенкендорф раскричался, выгнал Дельвига со словами: «Вон, вон, я упрячу тебя с твоими друзьями в Сибирь»».

Вскоре «Литературная газета» была запрещена. Неприятности, связанные с внушениями Бенкендорфа и закрытием газеты, безусловно, сказались на здоровье Дельвига. В ту зиму его одолевала простуда, которой он всегда был подвержен. Плохому самочувствию содействовала и неудачно сложившаяся семейная жизнь Дельвига.

Анна Петровна, наверное, не только лучше других знала нюансы семейных отношений ближайшего друга Пушкина, но и во многом способствовала их созданию – вспомним замечание племянника Дельвига о бросившемся ему в глаза желании Анны Петровны поссорить того с женой… Видимо, здесь имелось в виду, что Анна Петровна, к этому времени уже привыкшая к свободной жизни, небезуспешно настраивала на такое поведение и Софью Михайловну – дневники Алексея Вульфа являются тому подтверждением. Дельвиг ничего не мог поделать – увлечения жены следовали одно за другим… И даже рождение дочери не заставило Софью Михайловну успокоиться. Недаром одно из последних стихотворений Дельвига было адресовано жене и начиналось словами:

За что, за что ты отравила
Неисцелимо жизнь мою?

Так что вина за неурядицы в семье А. А. Дельвига отчасти лежит и на А. П. Керн.

«Здоровье Дельвига, – вспоминал его кузен, – в ноябре и декабре 1830 года плохо поправлялось. Он не выходил из дома. Только 5–го января 1831 года я с ним был у Сленина и в бывшем магазине казённой бумажной фабрики, ныне Полякова, где Дельвиг имел счета. На этих прогулках он простудился и 11–го января почувствовал себя нехоро–шо.<… > Когда в этот день Дельвигу сделалось хуже, послали за его доктором Саломоном, а я поехал за лейб–медиком Арендтом. Доктора эти приехали вечером, нашли Дельвига в гнилой горячке и подающим мало надежды к выздоровлению. <…> 14–го января, придя по обыкновению в 8 часов вечера к Дельвигу, я узнал, что он за минуту перед тем скончался. <…> 17–го января в день именин Дельвига были его похороны… »

Анна Петровна довольно небрежно сообщила о смерти Дельвига Алексею Вульфу: «Забыла тебе сказать новость; барон Дельвиг переселился туда, где нет ревности и воздыханий». Даже циника Вульфа покоробил такой её отзыв о недавнем друге и поклоннике, и он записал в своём дневнике: «Вот как сообщают о смерти тех людей, которых за год перед сим мы называли своими лучшими друзьями».

Софья Михайловна горевала недолго – как уже говорилось, недостатка в поклонниках она не испытывала. Уже через два месяца после смерти мужа получила письменное предложение руки и сердца от лицейского товарища Дельвига и Пушкина М. Л. Яковлева, на которое ответила отказом, «будучи огорчённой и оскорблённой» (вероятно, за несоблюдение приятелем мужа процедуры траура); однако в июне того же года она тайно обвенчалась с Сергеем Абрамовичем Баратынским – братом поэта, постоянно бывавшим у Дельвигов в 1828—1831 годах. После нового замужества она с дочерью переехала в тамбовское имение Баратынских Мара, прихватив с собой архив покойного первого мужа^{69}.