Анна, Ханна и Юханна

Скворцы прилетели рано и уверенно обосновались на севере, где было на этот раз теплее, чем обычно. Шли дожди, светило солнце, подснежники сменялись фиалками. В одно майское утро зацвели клены, и медовый аромат окутал Норвежские водопады.

Йон Бруман стал уставать больше чем обычно, бродя с дочкой по лесу. Но усталость тяготила лишь тело, ум же его никогда не был таким острым, как теперь.

Они с Юханной наблюдали возвращение перелетных птиц на старые обжитые места. Когда ласточки только строили свои глиняные гнезда на крутых склонах оврагов Ульвклиппана, гагары уже высиживали яйца, а соколы учили летать вылупившихся птенцов.

Бруман просто радовался, а дочка впитывала новые впечатления как губка.

Этой весной Юханна стала религиозной. Это останется с ней навсегда, как навсегда становятся в молодости социалистами и безбожниками.

Так продолжалось до лета, когда Йон распрощался с состоянием своеобразной, необыкновенной радости, в котором пребывал до тех пор. Он чувствовал, что в нем сошлись, встретились жизнь и смерть. Он чувствовал, как они пьют за здоровье друг друга, словно старые товарищи, стремящиеся испытать приятное чувство легкого опьянения, которое охватывает человека после первого глотка.

Он не испугался, осознав эту связь, — это был проложенный им ручеек, из которого Юханна вволю утоляла свою жажду. Он чувствовал невероятное облегчение и одновременно заботу. Но забота эта не тяготила его, она была подобна светлой грусти, которая делает восприятие мира лишь глубже.

Несколько следующих недель он пытался собраться с мыслями и обдумать свою жизнь. Иногда ему казалось, что жизнь была к нему милостива и как следует о нем позаботилась. Но подчас итог пугал его. Испытывая муки совести, он думал о том, что двадцать лет не видел свою мать. Думал он и о сыновьях, которых упустил, и только заставлял их выполнять работу, слишком тяжелую для растущих организмов.

Но была и Юханна, девочка, исходившая с ним все лесные тропинки и берега озер. Может быть, эта его любовь была эгоистичной и ребенок остался беззащитным перед жестоким миром?

Юханне восемь лет. Столько же было его первой дочке, когда она умерла. Но эта девочка будет жить, она удачно родилась и выросла здоровой.

Спасибо за это Ханне.

Думал он и о Ханне. Удивительно, но Ханна была единственным человеком, перед которым Йон не испытывал никакой вины. Не то чтобы он был идеальным и безупречным мужем, во многих своих поступках в отношении жены он искренне раскаивался. Чувства вины не было, потому что Ханна ни в чем его не упрекала.

Он надолго задумался и в конце концов пришел к заключению, что тот, кто ждет от себя несправедливости, редко ее у себя находит.

Теперь надо было спуститься с небес на землю и привести в порядок дела. Йон подумал о Рагнаре. Мельница имела высокую ценность и была частью наследства, несмотря на то что теперь она подолгу простаивала из-за запустения хуторов в округе. В свое время это было достойное предложение.

Это было наследство из Вермлана.

Его вдруг поразила уверенность в том, что мать умрет, когда узнает, что он, ее сын, ушел из жизни.

Надо написать Рагнару. Им надо обстоятельно поговорить, пока еще не слишком поздно.

Насколько, однако, это спешно?

Рагнар приехал в конце июля. Рядом с ним в машине сидела женщина — бледная застенчивая горожанка.

— Красивая, — сказала Ханна.

Но Юханна, кроме того, заметила, что Лиза еще и добрая.

— У нее в Гётеборге швейное ателье, но посмотри, какая она нерешительная, не знает, хорошо ли выглядит, — сказала Ханна Йону. Он же с самого начала понял, что покорность Лизы касается только Рагнара, что она — из тех несчастных женщин, которые не знают меры в любви, и ответил жене:

— Из тебя, Ханна, никогда не получится добрая свекровь.

Но слово упало не на добрую почву. Ханна так и не смирилась со своими невестками — женами своих сыновей.

Йон привел в порядок комнату на чердаке, раскрыл раскладной стол и разложил на нем все свои документы. Жене он сказал, что попросил Рагнара приехать для того, чтобы тот помог составить завещание. Кроме того, он сказал, что хочет, чтобы и Ханна его прочитала, когда они с Рагнаром все обсудят. Увидев, как потемнели глаза жены, он попытался ее успокоить. Собственно, что еще может сделать муж, которому недавно исполнилось шестьдесят пять лет?

Ханна ничего ему не ответила, как обычно, прижала ладонь ко рту и деревянной походкой стала спускаться по лестнице.

Она все поняла, подумалось Йону.

Ханна почти ничего не говорила, пока она, Йон и Рагнар весь вечер сидели на чердаке за столом. Она не произнесла ни слова и тогда, когда Рагнар сказал, что если произойдет самое худшее, то ей и детям надо будет переехать в Гётеборг.

— Что вы на это скажете, мама?

— Мне надо подумать.

— Для мальчиков здесь нет будущего, — сказал Бруман. — Они не смогут прожить одной мельницей, ты же прекрасно это понимаешь. Да и тебе будет очень плохо сидеть в одиночестве в этой глуши.