Золотистый рассвет разбудил ее рано. Может быть, в этом раннем пробуждении был повинен не только свет, ибо ночью Анне снилось птичье пение из сада, громкое, прекрасное и мощное, как сама весна. Некоторое время Анна лежала неподвижно, пытаясь различить голоса птиц – радостный свист зябликов, бодрое попискивание синиц и стрекочущее щебетание ласточек, летящих в свои гнезда под краями крыш.
Ласточки прилетели и принялись лепить гнезда к кирпичным стенам, подумала Анна и на мгновение успокоилась: значит, в мире все идет как должно.
Она бесшумно, как призрак, спустилась в кухню, заварила чашку кофе, вытащила из шкафчика корицу и на цыпочках пошла к лестнице. Вовремя вспомнив, что шестая ступенька скрипит, она перепрыгнула через нее, остановилась и прислушалась. Старик громко храпел в спальне.
Анна погрузилась в себя, пение птиц помогало слушать тишину в душе, проникнуться убеждением, что все хорошо, несмотря на все страдания и невзгоды. Ей удалось это, и, мало того, она поверила в то, что маме нетяжело, что боль покинула ее, что память у папы стала такой короткой, что он не помнит даже горечь от обид.
Она склонилась над бабушкиной фотографией и долго на нее смотрела.
«Ханна Бруман. Кто ты? Какой ты была? Я же знала тебя, правда, довольно странно, знала только по слухам. Ты была легендой, величественной и сомнительной в одно и то же время. Ты была невероятно сильной, как говорила мама.
Но ведь я же должна помнить тебя и настоящую, ты была еще жива, когда я выросла и стала взрослой, вышла замуж и родила детей. Но эта фотография не похожа на мои воспоминания о тебе. Надо, конечно, принять в расчет, что снимок сделали, когда ты была молода, была женщиной в самом расцвете красоты. Я же помню тебя уже старой, похожей на странницу, нелепо огромную и толстую, неизменно одетую в большую, не по размеру, мятую черную одежду.
Так вот как выглядела ты в лучшие свои годы, когда могла легко пройти милю с пятидесятикилограммовым мешком муки с мельницы в соседний поселок у порогов. Там ты меняла муку на кофе, керосин, соль и другие нужные вещи.
Неужели это правда? Мама говорила, что ты действительно носила на спине тяжелые мешки. Но только весной и осенью. Летом ты ездила на лодке, а зимой – на санях по льду.
Мы родились в разных мирах – ты и я. Но теперь-то я вижу, как мы с тобой похожи. Тот же лоб, та же прическа, те же удлиненные губы и короткий нос. Но подбородки у нас разные – твой упрямый. Выступающий. Взгляд твердый, глаза колючие. Я очень хорошо помню эти карие глаза.
Мы долго смотрим друг на друга. Впервые в жизни мы смотрим друг на друга!
Какая же ты была? Почему мы с тобой так и не познакомились? Почему ты никогда мною не интересовалась?»
Анне вдруг кажется, что она явственно слышит детский голос, который спрашивает:
– Почему она не настоящая бабушка? Такая, у которой сидят на коленях, а она рассказывает сказки?
Тут же Анна слышит и ответ матери:
– Она старенькая и сильно устает, Анна. В молодости ей порядком досталось. У нее никогда в жизни не было времени для сказок.
Не показалось ли ей, что она слышит горечь в голосе матери? Нет, она должна вспомнить все сама.