Анна, Ханна и Юханна

Я всегда начинала с фиолетовой коробочки, потом доставала нитки с искоркой розово-голубого цвета. Затем следовали светло-лиловые и темно-синие с проблеском красного.

– Это королевский цвет? – спрашивала я.

– Наверное, ты права, – отвечала Лиза и улыбалась.

Смеялась Лиза редко и никогда не кричала от удивления или гнева. Она была тихой и одинаковой, и поэтому мне было с ней очень спокойно. В первые дни я гуляла по магазину, а Лиза сидела в маленькой задней комнатке за швейной машинкой и шила мне платье из хлопковой ткани в мелкую серую и белую клетку.

– Нам придется быть осторожнее с цветом, чтобы не тревожить твою маму, – говорила Лиза.

Но все же она пришила к платью манжеты, воротник и кармашки из светло-зеленой ткани с розочками.

Когда Лиза сшила мне новое платье, я вдруг почувствовала себя другим человеком, далеким от папы и его водопадов. Мне было нелегко привыкать, и часто я думала, что Лиза ни за что меня не найдет, если я уйду к Розенлунду.

Сначала был полный ужас с произношением. Привычные слова срывались с моих губ, прежде чем я успевала подумать. Я хорошо училась в школе в Дальслане, и на мне было новое платье, когда я первый раз пошла в городскую школу. Понятно, что я боялась, но мне казалось, что я ничем не отличаюсь от других. Наверное, так и было, но произношение слов меня погубило. Боже, как они надо мной смеялись.

Мне сказали прочитать несколько предложений в книге. Я никогда не думала, что смех может так больно ранить. Учительница сказала:

– Юханна, ты никогда не думала, что слова надо произносить так, как они написаны? Именно так и надо делать – как пишется, так и произносится. Иди домой и крепко это запомни.

Она нисколько на меня не злилась, но и не знала, каково мне приходилось, когда я возвращалась домой к неубранным постелям, горе грязной одежды и немытой посуды. К этому надо еще прибавить грязные ботинки моих братьев, которые мне предстояло почистить. При этом мне оставалось полчаса до прихода матери из пекарни, откуда она всегда возвращалась злая и до предела измотанная. «Ты маленькая сучка, отец тебя с мальства избаловал!» – кричала она. Однажды она так сильно ударила меня по лицу, что наутро я не смогла пойти в школу.

С того дня я каждый день убегала к Лизе до того, как мать возвращалась с работы. Я видела, что Лиза чем-то расстроена, но она молчала и ничего не рассказывала. Наверное, она расстраивалась из-за сплетен о Рагнаре.

В комнатке за магазином я изо дня в день упорно читала вслух. Я скоро убедилась, что учительница была не права. Многие слова на самом деле произносились не так, как были написаны, даже в те времена. Но с помощью Лизы я все же научилась говорить как городские жители.

Я была уверена, что это был литературный шведский. Много лет спустя во время какой-то политической встречи одна женщина сказала мне:

– Очень приятно разговаривать с гётеборжцами, но вам все же стоит немного поработать над языком.

Господи, как же я была удивлена.

* * *

Школьные успехи постепенно стали лучше, но среди одноклассников друзей у меня не было – они все продолжали надо мной смеяться. Дома мне становилось все хуже и хуже. Братья бросили работу, сидели дома и пили. Я старалась спрятаться от них в кухне, но слышала, как они говорили о бабах, проститутках, о том, как они трахались, о своих членах и женских щелках. Я мыла посуду, слушала и тихо их ненавидела.

Именно тогда я сделала первый в своей жизни осмысленный вывод: никогда не выйду замуж, никогда не буду иметь дело с мужчинами.

Дело зашло так далеко, что был вынужден вмешаться Рагнар, который избил их, поломав при этом мебель, а я стояла в углу и радовалась. Мать стояла рядом и причитала от страха, и видит Бог, я радовалась и ее страху. После этого я ушла жить к Лизе и Рагнару, и на меня снизошло великое успокоение. После школы я, правда, по привычке заходила домой и убирала самое худшее. Однако я внимательно следила за тем, чтобы успеть уйти до того, как мать повернет ключ в замочной скважине.

С того времени я стала презирать мать. Она вела себя как какая-то татарская старуха, говорила я Лизе. Она одернула меня, но сказала одну вещь, которую я никогда не забуду:

– Понятно, что она немного… первобытна.

Первобытна. Как туземцы, подумала я. В школе я читала о дикарях Африки, где Стэнли нашел Ливингстона.

После разговора с Лизой я приняла еще одно решение: я стану цивилизованным и образованным человеком.