Анна, Ханна и Юханна

Арне только покачал головой, но потом рассказал Рикарду, как Астрид еще в середине тридцатых сказала, что нацисты будут маршировать по улице Карла-Юхана.

Мы договорились, что заберем Марию весной к себе. Я приеду на поезде и возьму ее.

Но… человек полагает, а Бог располагает. В марте я забрала домой маму. Забрала умирать.

— Это не продлится долго, — сказала она.

Но мама ошиблась. Она хотела умереть, но не хотел ее организм. Он оказался сильнее ее.

Это было очень тяжело. Моя подруга, патронажная сестра, приходила три раза в неделю, обрабатывала маме язвы и помогала мне ее мыть. Я взяла в больнице сидячую каталку и подкладное судно. Потом пришел врач и выписал снотворное. Мне стало легче — по крайней мере, я теперь могла спать по ночам. Арне, как всегда, когда становилось тяжело, был рядом — сильный и неутомимый. Но он мало чем мог мне помочь, потому что мама сильно смущалась, когда он приходил, чтобы помочь ее поднять.

Это было тяжелее всего. Она была бесконечно стыдлива и одновременно не хотела никому причинять хлопот.

— Наверное, ты хочешь моей смерти, — сказала она мне однажды.

Но это было не так, это было не так, даже когда мне приходилось с ней очень тяжко. Я не испытывала к ней ничего, кроме нежности, нежности, которую я не могла выразить, а она не могла принять. Мне было жаль ее, всей ее темной, убогой и бедной жизни.

Единственным человеком, способным доставить маме хоть немного радости, была София Юханссон. Она приходила каждый день, садилась рядом с мамой и говорила ей о своем светлом Боге. Мама всегда в него верила, но ее вера была мрачна. Она слушала рассказы о другом Боге, и это ее утешало.

— Должно быть, это правда, — говорила мама. — Бог взял у нее мужа и сыновей. Она сама говорит, что он призвал их к себе на суд.

Мне же София говорила, что приходит не спасать и утешать. Она хотела, чтобы я днем погуляла или немного поспала — на случай, если ночь выдастся тяжелой.

В конце мая приехала Анна с новорожденной девочкой. Малин была другой, не такой миловидной, как Мария. Серьезнее, с колючим и проницательным взрослым взглядом. Такая же, как Анна в детстве.

В первый же вечер Анна рассказала, что получила развод. Она не стала скрывать это ни от Марии, ни от Арне. Он пришел в ярость, когда Анна рассказала о другой женщине, журналистке, с которой Рикард жил, пока она была беременной и лежала в больнице на сохранении. У нее был низкий гемоглобин, и роды протекали очень тяжело.

Арне собрался ехать в Стокгольм, чтобы поставить Рикарда на место.

— Тебе придется ехать в Гонконг. Он теперь работает там, — сказала Анна.

Меня резануло по сердцу от того, что сказала Мария:

— Это папин грех.

Мы ничем не могли ей помочь, мы даже не могли оставить у себя Марию. Когда Анна с детьми уехала, чтобы поменять квартиру на меньшую и найти постоянную работу, я позвонила Кристине Лундберг и попросила ее держать меня в курсе.

— Анна такая гордая, — сказала я, — и такая решительная.

— Я знаю. Буду звонить втайне от нее один раз в неделю. Но вы там не волнуйтесь, она сильная.

В июне Арне поехал в Стокгольм помочь Анне с переездом. Она получила двухкомнатную квартиру и место в садике для обоих детей.

Арне говорил то же, что и Кристина:

— Она у нас сильная, справится.

В октябре умерла мама. Умирала она тяжело, до самого конца кричала от боли.

После ее смерти я спала двое суток. Арне позаботился о похоронах, а я, вернувшись к повседневным делам, почувствовала облегчение. Мне стало спокойнее и за нее, и за себя. Хоронили ее в пятницу. На могиле Рагнар произнес речь.

В воскресенье он умер — случайный выстрел на охоте. Я заболела, меня тошнило и днем и ночью, потом начался кровавый понос, и я очень ослабла. Когда я уже не могла стоять на ногах, мы обратились к врачу, и через неделю я оказалась в больнице.

Язва желудка. Операция.

Думаю, что после той осени я так и не стала прежней.

Впрочем, я несколько преувеличиваю.

Просто хочу сказать, что после смерти мамы и Рагнара я стала старухой — окончательно и бесповоротно. Но теперь это было мне безразлично.

Чувствуется, далеко не все хорошо в этом моем рассказе. Беда в том, что я не могу сделать его правдивым. В свое время я читала много книг воспоминаний и всегда находила их неискренними. Очень скоро в любой из таких книг я начинала видеть, как автор выбирает лишь некоторые из воспоминаний, но почему он проливает свет именно на них? Очень быстро начинаешь понимать, что автор хочет спрятать во мраке.

Как поступила я? Уверена, что ничего не выбирала, во всяком случае осознанно. Память сама вела меня, останавливаясь то здесь, то там.

Думаю, что и я оставила в этих воспоминаниях множество пропусков и белых пятен. Но и сама не знаю, что это за пятна. Думаю, это касается вещей настолько тяжелых, что я не осмелилась их вспомнить.

Вот сейчас мне вспомнился день, когда Лиза пришла навестить меня в больнице после операции.

Это была первая, самая трудная послеоперационная неделя. Рана на желудке начала заживать, боль стала меньше, но я была так измождена, что спала и день, и ночь.