Анна Леопольдовна

Герцогиня лежит с опухшей ногой. Берхгольц пользуется каждым удобным случаем, чтобы оказаться при ней. Она находится в большом страхе, что император скоро примется за ее больную ногу. Она говорит своему другу, не чинясь, что Великий Петр полагает себя не только великим государем, но и великим хирургом и охотно сам берется за всякого рода операции над больными. Вспоминают оба о купце Тамсене, которому император собственноручно и вполне удачно сделал большую операцию в паху, причем пациент трепетал в смертельном страхе, потому что операцию эту представляли ему весьма опасною…

Затем принцесса помнит себя в Петербурге, в саду. Гремит пушечный выстрел, и это означает, что государь проснулся после непродолжительного дневного сна. Маленькая принцесса не хочет отойти от одного из фонтанов, потому что в бассейне лежит живой тюлень. Появляются обе императорские принцессы, Анна и Елизавета, они ведут за руки свою младшую сестру Наталию [70], ровесницу маленькой принцессы, приходящуюся ей двоюродной теткой. Эта бойкая, хотя и болезненная девочка скончалась от оспы спустя несколько дней после смерти своего отца. При встречах девочки играют вместе, но маленькая Аннушка все же дичится Наталии. Девочек сажают в небольшую тележку и долго катают по саду. Взрослые пьют. Затем герцогиня уезжает с дочерью. Маленькая принцесса немного завидует императорской принцессе Наталии, которая остается и будет вечером танцевать вместе со своими старшими сестрами…

Аннушка ест такую же пищу, как и большие, взрослые. В Измайлове принято питаться по-старорусски, а это означает кушать крайне много, принимая пищу тяжелую и нездоровую. Маленькая девочка часто хворает от подобного питания: ее тошнит, пучит животик, на щеках высыпают прыщи…

Блаженное Измайлово – обитель развращенности всех видов – от московского блядства (bladstvo) до изящной европейской immoralite [71]. Нижние этажи помещений измайловского дворца, принадлежавшего вдовствующей царице Прасковии, так называемые подклети, переполнены калеками, уродами, безумцами, неизменными карликами и карлицами. Эти последние, а также шуты и шутихи щеголяют в пестрой одежде, в красных и желтых сапогах. Всевозможные богомолки ходят в темных платьях. Тесные комнаты дворца звенят криками птиц, содержащихся в клетках. Помимо соловьев, канареек и перепелок здесь можно увидеть (и услышать) и попугаев. Шуты и безумцы громко выкрикивают непристойности, кувыркаясь и катаясь по полу. Простонародные музыканты дудят в дудки. Толстая бабушка Прасковия таскает служанок-девок за косы и бьет по щекам. В сенях по приказу вдовы-царицы устраивается качель с ватным сиденьем, обтянутым бархатом. Девки качают Аннушку, но раскачивать качель высоко бабка запрещает. Не дозволяет она и кататься на Масленице с горок скатных, боится, как бы внучку единственную не повредили.

В Измайлове ведется большое хозяйство, давно, еще в царствование Алексея Михайловича, отца Петра и Ивана, разведены обширные сады. Дворцовые хоромы – деревянные; каменные – только церкви Святого Иосифа и Покрова Пресвятой Богородицы. В измайловском хозяйстве много крестьян в крепи. Однако тяжелые работы, строгие взыскания и всякого рода притеснения, обычные в России во все времена по отношению к простонародью, заставляют измайловских крестьян искать спасения в бегстве. После смерти царя Алексея Михайловича из шестисот шестидесяти четырех крестьянских семейств, поселенных в Измайлове, четыреста восемьдесят один двор в бегах; остальные крестьянские семьи числились готовыми к бегству, «наготове бежать».

При царице Прасковии Измайловом заправлял некто Василий Алексеевич Юшков, имевший старинный московский чин стольника. Ни для кого не была тайной короткая и чрезвычайная близость этого человека с царицей. Она была очень к нему привязана, и об этом все знали, но, разумеется, не говорили открыто.

Летом приятно было прогуливаться в дворцовом саду. Все, включая царицыного любимца Юшкова, крали самым бессовестным образом. Кушанья подавались дурно приготовленные, заправленные маслом из грецких орехов или льняного семени. Великий Петр отзывался о дворе своей невестки весьма нелицеприятно: «Двор моей невестки – госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов». Однако царица стремилась угождать «братцу», великому государю, и всячески заискивала перед ним и унижалась, поскольку подобные заискивания и унижения – в обычае у русских; они полагают естественным подобные унижения перед высшими. Поэтому царица являлась на свадьбах немецких купцов, покровительствуемых государем, и вслед за ним езжала в Петербург скверными ухабистыми дорогами.