Анна Леопольдовна

Чем был обусловлен этот первый и единственный в истории России до эпохи Екатерины II случай «цивилизованного» разрешения политического конфликта в «верхах»? Скорее всего — неуверенностью самой правительницы и отсутствием единства в ее окружении. Но еще и личным отношением к фельдмаршалу матери императора, обязанной ему своим высоким положением. Как известно, политика не признаёт благодарности и прочих сантиментов; тем более необычным в российских условиях «эпохи дворцовых переворотов» выглядит этот жест: ни опалы со ссылкой, ни следствия, ни конфискации. И ведь Анна оказалась права (хотя ее, вероятно, пугали последствиями придворные «друзья» Миниха) — фельдмаршал оставался лояльным брауншвейгской династии и пострадал вместе с ней при новом перевороте. Другое дело, что отставка Миниха не прибавила самой Анне компетентности и не сплотила правящую верхушку.

Государственные милости

Настала пора и нам приглядеться к правительнице. Молодая 22-летняя принцесса по праву заняла свое место, но едва ли к нему стремилась. Во всяком случае, в нашем распоряжении нет свидетельств о каких-либо ее честолюбивых намерениях и тем более попытках вмешиваться в дела при грозной тетке-императрице. И всё же в ноябре 1740 года ее сын стал императором великой державы, а она — регентшей, «благоверной государыней великой княгиней Анной, правительницей всея России».

Суждения маститых современников — прусского короля Фридриха II и фельдмаршала Миниха, — как мы уже знаем, были откровенно враждебны: принцесса ленива, беспечна, бестолкова, неряшлива и с детства усвоила «дурные привычки». Таким же был и приговор историков, начиная с С. М. Соловьева: «Не было существа менее способного находиться во главе государственного управления, как добрая Анна Леопольдовна… Не одеваясь, не причесываясь, повязав голову платком, сидеть бы ей только во внутренних покоях с неразлучною фавориткою, фрейлиною Менгден».

Именно такой она и изображена на хорошо известном портрете кисти Ивана Вишнякова из Русского музея: в оранжевом капоте с белой косынкой на плечах и повязкой на голове, сидящей в черном кресле. Она позирует живописцу одетой по-домашнему, без всяких официальных атрибутов. Перед нами как будто полное совпадение письменного и живописного свидетельств современников о ленивой и неопрятной барышне. Однако известная картина явно выпадает из портретного ряда «персон» того времени — изображать на официальном портрете пусть и не совсем царственную, но весьма высокопоставленную особу в затрапезном платье было не принято.

После исследований искусствоведов авторство и примерная дата создания картины были подтверждены — Вишняков действительно писал Анну Леопольдовну в 1740–1741 годах. Но лабораторный анализ с помощью рентгена, инфракрасных и ультрафиолетовых лучей, позволяющих «увидеть» все слои живописи, показал, что сперва было написано другое, парадное платье с украшением на груди. А самое главное — в нижнем углу полотна проступило лицо ребенка, можно рассмотреть и фигурку в камзольчике. Получается, художник писал вполне обычный парадный портрет правительницы с сыном — императором Иоанном III Антоновичем, но так его и не закончил, а потом, по неизвестной нам причине, изображение было не уничтожено, а переписано: мальчик исчез с холста, парадное платье опальной Анны Леопольдовны обернулось домашним халатом, а она сама из правительницы Российской империи превратилась в частное лицо в домашнем интерьере ²⁰¹.

На полотне опытного придворного живописца Луи Каравака Анна изображена уже как положено — гордо и чуть-чуть брезгливо с полотна смотрела холодная красавица в роскошном серо-голубом платье с андреевской звездой. «Первый придворный моляр» свое дело знал — не случайно караваковские портреты продолжали ценить императрицы Елизавета Петровна и Екатерина II, хотя при их дворах работали и другие достаточно крупные художники. Но нам всё же думается, что переписанный портрет Вишнякова точнее отразил характер модели — на нем Анна выглядит старше своих двадцати двух лет. В ее взгляде и позе ощущаются усталость, напряженность; чувствуется, что принцессе неуютно и неспокойно. Судя по вышеприведенным отзывам, так оно и было — принцесса не очень умела и не стремилась быть «публичным политиком».

Но так ли уж объективны свидетельства лиц, которые не могли испытывать к правительнице чувства признательности? Не повлияло ли на оценку историков отношение к «незаконному правлению» Анны Леопольдовны ее более удачливых преемниц? Свидетельства неплохо знакомых с правительницей и не имевших к ней политических претензий лиц представляют ее в несколько ином свете.