Анна-Мария

Они расстались. Анна-Мария поднялась по лестнице. Люди, места, вещи, когда их некоторое время не видишь, поражают: их воспринимаешь по-иному, смотришь на них глазами постороннего человека. Отсвет пасмурного дня на стенах с облупившейся желтой и фисташковой краской, вытертый ковер, куски старинной парчи на диване и креслах, статуи мадонн из камня, еще более серого, чем этот пасмурный день… Открытый чемодан Анны-Марии был как камень, брошенный в стоячие воды, вокруг него — водоворот: туфли, пеньюар, белье. Анна-Мария сняла платье, надела халат и, отложив до более подходящего момента мысли и чувства, присела, чтобы записать на листке бумаги самые неотложные дела: повидать Мальчика-с-Пальчика, уплатить за телефон, пойти в красильню, отнести туфли в починку и т. д. Она подсунула листок за рамку зеркала, висевшего над камином, просмотрела, не вскрывая, письма, подобранные на полу у входа (почтальон засовывал их под дверь), и заперлась в темной комнатушке, чтобы проявить пленку, привезенную из П., ведь надо было что-то показать в Агентстве.

Она вышла из дому только под вечер, решив зайти к мадам де Фонтероль. И на набережной, возле улицы дю Бак, столкнулась с Марией Дюпон. Для Анны-Марии она все еще оставалась Дюпон — никак не удавалось запомнить фамилию ее мужа, журналиста.

— Какая вы худенькая, Аммами! Вы болели?

— Нет… Кажется, нет… Просто возраст. А вы хорошо выглядите. Дети здоровы? Да, вот уже два года, как мы не виделись.

— Париж велик! — отозвалась Мария.

Она действительно хорошо выглядела, даже чересчур хорошо, она стала дородной, ее мраморное тело Юноны потеряло упругость, красивое холодное лицо расплылось.

— Время… — произнесла Анна-Мария, отвечая своим мыслям.

— Да, теперь все так заняты. — Мария восприняла «время» в ином смысле. — Дети поглощают вас целиком, да к тому же я исполняю обязанности секретаря у мужа. Я ему полезна, не зря я десять лет была секретарем Женни! Я знаю весь Париж, а для журналиста это ценно. Но вы и сами теперь журналистка. Как странно! Мне Пальчик сказал… Почему вы работаете? С таким наследством, какое вам оставила Женни, вы могли бы ничего не делать.

— У меня дети… И прочее…

— А что делает Франсуа? Неужели вы, в самом деле, содержите Франсуа?

— Длинная история… — Как неприятны все эти расспросы! Анна-Мария решила положить им конец. — Если у вас будет свободная минутка, позвоните, заходите… Поговорим о Женни…

— Да… — Мария смотрела куда-то поверх головы Анны-Марии. — Но лучше я не буду кривить душой, Аммами, мой муж не хочет, чтобы я встречалась с людьми, бывшими в Сопротивлении… Чему вы смеетесь?

— Вы превосходите все мои ожидания, Мария! На вашем месте я была бы осторожнее, с вами всегда знаешь, кто сильнее в данный момент, но не знаешь, кто победит…

Не подав ей руки, Анна-Мария повернулась на каблуках и пошла по улице дю Бак. И подумать только, что после Освобождения эта женщина умоляла ее переехать к ней, так она была напугана… К этому нельзя привыкнуть! Бесстыдство, наглость! А она-то хороша, пригласила Марию к себе из жалости, боясь обидеть… Негодование Анны-Марии еще не улеглось, когда она позвонила у дверей мадам де Фонтероль.

— Здравствуйте, Ольга.

— Здравствуйте, мадам Белланже. Мадам в кабинете Ива. Входите без доклада, мадам ждет вас. Хорошо отдохнули, мадам? Здесь все время лил дождь. Боши испортили наш климат…

Мадам де Фонтероль поднялась с дивана, повернутого спинкой к заставленной книгами комнате.

— Дайте я вас поцелую, дорогое дитя мое! Покажитесь-ка! Вы хороши, как божий день… Но вы еще похудели! Ну и талия! Вы скоро переломитесь пополам! Садитесь… Как отпуск? Хорошо отдохнули? Я получила вашу открытку из П. Знаете, вы разъехались с Ивом. Он как раз отправился туда.

— Я не знала… А зачем ваш сын отправился в такую глушь? — Мысли, как серые мыши, забегали в голове Анны-Марии.

— Не могу вам сказать… Я вообще хорошенько не знаю, чем занимается мой сын. Ив становится все более и более скрытным. Кажется, он имеет дело с людьми, которые были в его военной организации, составляет списки пострадавших и тех, кого надо представить к награде…

— Да, понимаю… — сказала Анна-Мария, покоряясь судьбе. Это опять, как с Марией, превосходило все ее опасения… — А вы сами как поживаете, мадам?

— Да я никуда не ездила, я предпочитаю сидеть в Париже. Но поговорим сначала о пересылке денег… Боюсь показаться вам нескромной… Вы позволите задать вам один вопрос?.. Я, конечно, готова пересылать их по-прежнему, но объясните мне, как может воспитание вашего сына стоить таких денег?

— Ничего не могу вам на это ответить…

Анна-Мария отвернулась, словно виноватая. Мадам де Фонтероль вздохнула. Она понимала ее…

— Хорошо, — сказала она, — раз это неизбежно…