Во время репетиции в день нашего приезда в Бирмингем мы увидели, как по сцене идет группа мрачных людей в унылых старомодных костюмах. Нам было интересно знать, кто они такие; когда мы в тот же вечер пошли за увитыми гирляндами жезлами для «Польской свадьбы», то обнаружили, что они похожи на выброшенные на помойку щетки для чистки раковин. Мрачная группа оказалась Наблюдательным комитетом, производившим личную инспекцию с целью проверки, чтобы не было ничего огнеопасного, и гирлянды погрузили в какой-то химический препарат, вместе с огнеопасностью они утратили и былую красоту. Кроме нашей труппы я не встречал никого, кто мог бы похвастаться тем, что видел весь Наблюдательный комитет в действии. Какое вдохновение можно было почерпнуть у них для филистеров в «Карнавале»! Как мы восхитились Джорджем Роуби, когда до нас дошел слух о его замечательной идее надеть чулки на ножки рояля во время выступления в Бирмингеме, потому что во время наших выступлений «Анитру» заставили надеть трико и сандалии! Громкие протесты в национальной и местной прессе по поводу этих условных норм поведения показались каплей в море по сравнению с этой безмолвной насмешкой.
Но вдруг наступили перемены. У месье Дандре возникли затруднения с заключением выгодных заграничных контрактов для труппы. Все хотели видеть Павлову и ставили условием, чтобы она непременно исполнила «Лебедя» и еще один-два любимых балета, но лишь немногие дирекции могли гарантировать минимальное количество выступлений для нашей сравнительно большой труппы. После английского турне должно было состояться турне по континенту, но Дандре и Павлова решили, что смогут взять с собой лишь небольшую группу. После долгих раздумий они решили, что не станут возобновлять контракты с несколькими танцовщиками, которые уже давно выступали с труппой, поскольку им будет легче найти новую работу, чем молодым неопытным танцовщикам. Меня включили в число тех, кому придется покинуть труппу, и хотя сердце мое разрывалось при мысли, что мне придется покинуть мадам, я понимал, что мне предоставляется лучшая возможность развивать собственные сольные партии вне такой большой труппы и я наконец-то смогу сосредоточиться на изучении современного танца. Я создал компанию с Деррой де Моррода, превосходной характерной танцовщицей, и с легкостью нашел контракты и преподавательскую работу.
Но пока турне продолжалось. Мне льстило, когда многие из моих коллег говорили: «Как они будут обходиться без тебя?» Но я не думал, что успех труппы во многом зависел от меня. После короткого турне по Шотландии мы отправились обратно в Лондон, всю неделю давая одноразовые представления. Помню одно представление, когда в программу был включен гопак, но я немного сомневался по поводу своего колена. Я подошел к Павловой и спросил, нельзя ли мне будет вместо него исполнить свое японское соло «Якко-сан». Но ей хотелось, чтобы в тот вечер непременно исполнили гопак, ей казалось, что это необходимо для того, чтобы сбалансировать программу.
– Сделай это, пожалуйста, для меня, Элджи, – добавила она.
Я конечно же не мог отказать, и очень рад, что исполнил ее желание, поскольку эта была последняя просьба, с которой она обратилась ко мне.
Неделя выступлений в «Ипподроме» в Голдерс-Грин завершила турне. Грядущие перемены неминуемо приближались, и я спросил, можно ли мне будет купить кимоно и музыку для своих японских танцев. Их мне отдали, а когда я пришел поблагодарить Павлову, она сказала:
– Почему ты благодаришь меня, Элджи? Они твои.
Мы вместе танцевали «Русский танец» каждый вечер в первую половину недели, и я сохранил на память красный платочек Павловой. Во вторую программу входила «Тщетная предосторожность». До чего же юной выглядела Павлова! Ее окружали девушки лет на тридцать, если не больше, моложе ее, но она казалась моложе их всех.