Анна Павлова

– Не могу. Если бы другие были здесь, все бы вернулось, а я так давно не танцевал.

Я спросил его, по каким случаям он танцевал.

– По случаю рождения, свадьбы, похорон, загона скота, – ответил он.

Когда я приехал в Калькутту, мне не хватало цветов Бомбея, где носят так много белого. Я снова остановился у друзей, которые заботились обо мне, словно о давно потерянном сыне. Сезон проходил с огромным успехом. А «Восточные впечатления» особенно обеспечивали полные сборы. Бывший партнер Павловой Губерт Стовиц находился тогда в Калькутте, дописывая часть своей изумительной коллекции картин «Исчезающая Индия». Я был очень рад наконец с ним познакомиться, ведь я так давно восхищался его работой. У нас было так много общего и в отношении к танцу, и в интересе к Востоку. Мы встретились, словно старые друзья. Он не любил классический репертуар, и ему казалось, что Хлюстин оказывает плохое влияние, а Дандре препятствует художественному развитию труппы. Когда мы уехали, я получил от него ободряющее письмо со словами: «Продолжай бороться». Он симпатизировал моему интересу к современным направлениям в танце.

У друзей, у которых я остановился, была образцовая ферма в деревне в нескольких милях от Калькутты, и, когда было время, мы туда ненадолго ездили. Было так странно видеть эту почти первобытную деревню столь близко от большого города. Сама ферма была современной и постепенно превратилась в доходное хобби, хотя началось все с покупки коровы для того, чтобы обеспечить семью свежим молоком. Там был прелестный цветочный сад, и я как-то случайно обмолвился, как великолепно выглядят огромные оранжевые бархатцы. В следующий раз, когда мы танцевали «Восточные впечатления», нам поднесли две гирлянды цветов, одну для Павловой, вторую для меня. Золотисто-оранжевые цветы прислал член касты садовников из Бехала. Он, очевидно, слышал, как я сказал, что они мне нравятся. Павлова заметила, что и ей они нравятся больше, чем обычный жасмин. Особенно прелестно они смотрелись при голубом свете и красиво сочетались с моим гримом Кришны. В деревне находилась гончарная лавка, где были выставлены грубые глиняные бюсты, расписанные белым, черным и красной охрой. Я поинтересовался у своих друзей, что это такое.

– Это изображения Кали[82], деревенские жители ставят их под священными деревьями с подношениями цветов.

Мы пошли дальше, и они показали на дерево, под ним стоял маленький бюст, рядом висела гирлянда, а вокруг были разбросаны цветы. По дороге назад я купил изображение Кали, оно обладало какой-то примитивной красотой. С тех пор у меня возникла проблема перевозки скульптуры, но в конце концов я доставил ее в Лондон целой и невредимой, не испачкав ни белой глины, ни охры.

Однажды в воскресенье я спросил моих друзей, не будут ли их дурваны возражать, если я сфотографирую их, им передали мою просьбу; когда я приехал, они выглядели очень довольными и сформировали группу, где кто-то стоял, кто-то сидел, а кто-то встал на колени. Это напомнило мне слова Рут Сен-Дени, сказавшей, что она нашла Индию полной подсознательного искусства. День или два спустя меня остановил маленький мальчик – посланец с огромными глазами. Он протянул мне небольшую карточку, на которой было напечатано: «Пожалуйста, мое фото». Он не говорил по-английски, но попросил одного из бабусов написать записку с его именем и адресом. Несколько недель спустя я выслал ему фотографии. Когда я вновь приехал в Калькутту шесть лет спустя, ко мне подошел один из фермерских посыльных и сказал что-то, заканчивающееся словами: «Sahib ki chitty», что, насколько мне известно, означало: «Ваше письмо, сагиб». Я ожидал, что он даст мне письмо; его лицо озарила сияющая улыбка, когда он сунул руку в карман и вытащил записку, сопровождавшую снимки. Это был возмужавший Гангадхара[83].

Меня очень позабавило, когда один из бабусов, которого я знал еще со времени первого посещения Индии, поздоровался со мной и сказал, что видел «Восточные впечатления», добавив: «Танец Nautch абсолютно современен!»