Аннабель, дорогая

Ворон скакал впереди рядом со старой охотничьей лошадью Нелл. Зная мирный нрав этой лошади, я надеялась, что она сохранит спокойствие, как бы ни вел себя конь.

Ворон, однако, не проявлял своего норова. Правда, несколько раз он, казалось, готов был рвануться вперед, но Стивену удавалось успокоить его.

Чуткий наездник всегда угадывает, когда лошадь может испугаться. Мирное общение с лошадью вдруг нарушается. Вот тут-то и следует проявить волю, прежде чем лошадь успеет что-нибудь выкинуть.

Отмечу, что такой чуткостью обладают лишь избранные наездники. Только они способны предугадать намерения лошади и помешать их осуществлению. Сама я знала лишь четырех таких наездников, хотя имела дело с лучшими в Англии.

— Смотри, мама, как Ворон слушается дядю Стивена! — удивился Джайлз, ехавший рядом со мной на пони.

— Дядя Стивен может укротить любую лошадь.

— Но ты все-таки лучшая наездница, чем он, — заметил мой преданный сын.

Сзади донесся голос Джека, ехавшего в паре с мисс Стедхэм:

— Никто не умеет управляться с охотничьими лошадьми так, как твоя мать, Джайлз. Никто.

Обернувшись, мальчик спросил:

— Даже дядя Стивен?

— Дядя Стивен вообще не любит охотиться, — ответил Джек.

— Не любит охотиться? — изумился Джайлз.

Боясь, как бы Стивен не начал жалеть бедных лис, я попросила его помолчать. Однако он, взглянув на сына, пояснил ему:

— Я не умею преодолевать препятствия.

Из моей груди вырвался вздох облегчения.

Мы мчались галопом по Даунзу, и Ворон вел себя почти так же смирно, как старая лошадь Нелл. Я с удовольствием поглядывала на широкую спину Стивена, прислушиваясь к болтовне Джаспера с Джайлзом. Солнце, пробиваясь сквозь листву, отбрасывало на тропинку причудливые тени. В воздухе ощущалось первое дыхание осени. Я с удовлетворением заметила, что черная шерсть Ворона блестит от пота, но на губах у него нет пены — верного признака волнения.

Только теперь до меня дошло, что этот вороной красавец самой судьбой предназначен для Стивена. Не успел Стивен, вернувшись домой, пообедать, как к парадному крыльцу для него подали коляску. Я не хотела этой поездки, ибо боялась за его жизнь, но знала, что он ни при каких условиях не откажется от выполнения своего долга. Как только коляска отъехала, я извинилась и ушла к себе в спальню, где прилегла, мучаясь от головной боли.

Марианна поставила мне на лоб холодный компресс, и я пролежала до самого вечера. В висках у меня стучало, и я неотвязно размышляла о романтических чувствах, казалось, охвативших всех членов нашей семьи.

Через несколько часов головная боль стала проходить, но я все же велела передать тете Фанни, что ужинать не буду, и пошла в детскую перекусить с Джайлзом и гувернанткой.

Джека с нами не было, сегодня он наслаждался в столовой изысканными блюдами нашего повара. На ужин в детскую подали овощной суп, холодный ростбиф и хлеб.

Сидя за старым деревянным столом перед тарелкой супа, я озабоченно присматривалась к мисс Стедхэм. Ее сияющее лицо убедило меня в том, что гувернантка влюблена.

Мы старались говорить о том, что было понятно и Джайлзу: о лошадях, о красоте Даунза, о том, стоит ли мне подарить сыну щенка из следующего помета Порции.

После того как мы поужинали и лакеи унесли посуду, я попросила мальчика отвести собак в кухню и там покормить их. Мисс Стедхэм сидела за столом напротив меня. Подождав, когда в коридоре все стихнет, я начала:

— Юджиния, надеюсь, вы не обидитесь, если я буду называть вас просто по имени.

— Конечно, нет, леди Уэстон.

— Пожалуйста, зовите меня Аннабель. Узнав вас, я поняла, что хочу быть не только вашей работо-дательницей, но и подругой. Мне было бы очень приятно, если бы вы разделяли мое желание.

— Благодарю вас… леди Уэстон, — изумленно отозвалась мисс Стедхэм.

— Аннабель, — решительно поправила я.

— Ну… если вам угодно…

— Да. Если вы полагали, что я держусь с вами несколько отчужденно, то это объясняется лишь тем, что мне не легко сходиться с людьми. Только при длительном знакомстве я чувствую себя свободно.

— Конечно. Ведь красота не всегда бывает благословением, а порой тяжким бременем, верно?

— Немногие это понимают, — заметила я, удивленная ее проницательностью. — Вы ведь и сами очень красивы.

— Спасибо на добром слове. — Она чуть улыбнулась. — Но моя внешность не из тех, что «тысячу подвигнет кораблей Отправиться в их многотрудный путь».

Я сразу вспомнила строки Марло о Елене Прекрасной: «Так вот оно лицо, Что тысячу подвигло кораблей Отправиться в их многотрудный путь И гордые спалило башни Трои» .

И тут, внезапно для себя самой, сказала мисс Стедхэм то, чего не говорила никому, даже Стивену:

— В суждениях о людях я пользуюсь одним критерием: «Если бы мое лицо обезобразила оспа, как отразилось бы это на их чувствах ко мне?»

— Вы руководствуетесь этим критерием и выбирая себе друзей? — поинтересовалась Юджиния.

— Да. К примеру, я знаю, что сэр Мэтью в любом случае будет с удовольствием охотиться со мной, а Сьюзен Фентон разделять мое общество и… Вы понимаете, о чем я? — Тут я подумала: «И любовь Стивена ко мне не угаснет, несмотря ни на что».