Анналы Хичи

Конечно, дети тоже не знали, что приближается. Они занимались своими делами, то есть были детьми. Когда Снизи явился на обычный двухмесячный осмотр, медицинская машина была довольна: ей не часто приходилось осматривать здорового хичи, с его двойным сердцем, почти лишенными жира внутренними органами и подобными веревкам мышцами.

— Все в норме, — сказала машина, одобрительно разглядывая результаты тестов. — Но, кажется, ты не очень хорошо спишь, Снизи.

Снизи неохотно ответил:

— Иногда мне трудно заснуть. А потом я вижу сны…

— Да? — Машина приняла внешность молодого человека. Он успокоительно улыбнулся и сказал: — Расскажи мне об этом.

Снизи колебался. Потом вынужденно сказал:

— Понимаете, у меня нет кокона.

— Ага, — сказала программа. Снизи не хотелось объяснять программе, каково для юного хичи спать на постели, когда нечего, кроме простыни, натянуть на голову. Хичи спят укутавшись, предпочтительно в какой-нибудь мягкий комковатый рассыпчатый материал, в который можно закопаться; именно так полагается спать, и одеяла и простыни этого никак не заменяют. Как правильно поступал отец, не разрешая ему спать на кровати, с тоской думал Снизи.

Ему не пришлось ничего объяснять: банк информации медицинской программы уже дал объяснение.

— Я уже заказал для тебя кокон, — благожелательно сказала программа. — А теперь об этих снах…

— Да? — жалобно спросил Снизи. Он не хотел говорить и о снах. И никому не говорил, даже Онико; он вообще не желал вспоминать о них, проснувшись.

— Ну? Так что же тебе снится?

Снизи колебался. Что ему снится? А что не снится?

— Мне снятся родители, — начал он, — и Дом. Настоящий дом, в ядре…

— Конечно, — с улыбкой сказал врач.

— Но есть и другие сны. Они… другие. — Снизи помолчал, задумавшись. — Они страшные. Они… Иногда это какие-то насекомые. Целые тучи их. Ползают, летят, прыгают… — Они носятся вокруг него, заползают в одежду, в рот, в кожу, жалят без боли… — Они похожи на светлячков, — закончил он дрожащим голосом.

— А ты видел когда-нибудь светлячка? — терпеливо спросила программа.

— Нет. Только на картинках.

— Светлячки не жалятся, Снизи, — заметила медицинская машина. — А те, что жалят, вызывают боль и зуд. Такое у тебя бывало?

— О, нет. Ничего подобного… По крайней мере не совсем так, — поправился Снизи. — Но начинается… не знаю как сказать… что-то вроде зуда в голове. То есть я хочу сказать, что мне… мне хочется узнавать все новое.

— Что узнавать, Снизи?

— Все, — жалобно ответил мальчик. Снизи понимал, что плохо описывает свои сны. Но как это сделать, когда пытаешься передать сон словами? Сны туманные, расплывчатые, бесформенные. А слова жесткие и точные. Язык Чувства хичи подошел бы лучше для этой цели, но программа говорит по-английски, а Снизи слишком воспитан, чтобы пожаловаться на это.

Но программа понимающе кивнула.

— Да, да, Снизи, — ласково сказала она, — эти сны символичны. Возможно, они отражают твой совершенно естественный детский интерес к сексуальности твоих родителей. Возможно, они свидетельствуют об испытанных тобой травмах. Ты можешь сам не осознавать это, Снизи, но за последние несколько лет ты испытал более сильный стресс, чем приходится взрослым испытывать за годы.

— О, — сказал Снизи. На самом деле он это прекрасно осознавал.

— К тому же, — вздохнула программа, — в наши дни все испытывают дурные предчувствия. Не только дети. Взрослые обоих народов и даже машинные сознания. Никто не является исключением. Ты понимаешь, что я имею в виду Врага.

— Да, он очень страшный, — согласился Снизи.

— Особенно для впечатлительного ребенка, у которого есть свой личный, хотя и безосновательный, опыт на Сторожевом Колесе. — Машина откашлялась, объявляя о перемене темы. — А теперь расскажи о своем дневнике. — Она благожелательно улыбнулась.

Снизи еле слышно зашипел, приспосабливаясь к новой теме.

— Он не дает мне тосковать по дому, — сказал он. Не потому, что это правда: на самом деле нет, дневник не мешал тосковать. Просто Снизи уже понял то, что понимает любой ребенок, человеческий и хичи. Когда взрослые задают трудные вопросы, нужно давать на них самые легкие ответы. Такие ответы, каких они ожидают.

— Прекрасная терапия. — Медицинская машина кивнула. — Но такие подробности, Снизи! Так много страниц данных! Можно подумать, что ты пытаешься составить энциклопедию. Может, тебе все-таки стоит меньше времени тратить на это и больше играть с товарищами?

— Я постараюсь, — пообещал Снизи. И когда его наконец отпустили, по пути домой он пересматривал абзацы своего дневника. Теперь они часто должны начинаться словами «Человеческие программы не очень разбираются в детях хичи».

Но когда он снова занялся дневником, писал он совсем не об этом.

Что бы ни говорил Альберт, мне жаль Снизи. И Онико. И… о, дьявольщина, жаль даже Гарольда Врочека. Гарольд в сущности не такой уж плохой. У него просто не хватает практики быть хорошим.

Втроем они продолжали много времени проводить друг с другом, а не с остальными тремястами учениками, хотя Гарольду не нравилось, что Снизи и Онико часами писали свои дневники.