А в Риме тем временем принялись соперничать в
изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем
больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, чтобы не могло
показаться, что он или обрадован кончиною принцепса, или, напротив, опечален
началом нового принципата; так они перемешивали слезы и радость, скорбные
сетования и лесть. Консулы Секст Помпей и Секст Аппулей первыми принесли
присягу на верность Тиберию; они же приняли ее у Сея Страбона, префекта
преторианских когорт[26], и Гая Туррания,
префекта по снабжению продовольствием; вслед за тем присягнули сенат, войска и
народ. Ибо Тиберий все дела начинал через консулов, как если бы сохранялся
прежний республиканский строй и он все еще не решался властвовать; даже эдикт,
которым он созывал сенаторов на заседание, был издан им с ссылкою на трибунскую
власть, предоставленную ему в правление Августа. Эдикт был немногословен и
составлен с величайшею сдержанностью: он намерен посоветоваться о почестях
скончавшемуся родителю; он не оставляет заботы о теле покойного, и это
единственная общественная обязанность, которую он присвоил себе. Между тем
после кончины Августа Тиберий дал пароль преторианским когортам, как если бы
был императором; вокруг него были стража, телохранители и все прочее,что
принято при дворе. Воины сопровождали его на форум и в курию[27]. Он направил войскам послания, словно
принял уже титул принцепса, и вообще ни в чем, кроме своих речей в сенате, не
выказывал медлительности. Основная причина этого — страх, как бы Германик,
опиравшийся на столькие легионы, на сильнейшие вспомогательные войска союзников
и исключительную любовь народа, не предпочел располагать властью, чем
дожидаться ее. Но Тиберий все же считался с общественным мнением и стремился
создать впечатление, что он скорее призван и избран волей народною, чем
пробрался к власти происками супруги принцепса и благодаря усыновлению старцем.
Позднее обнаружилось, что он притворялся колеблющимся ради того, чтобы глубже
проникнуть в мысли и намерения знати; ибо, наблюдая и превратно истолковывая
слова и выражения лиц, он приберегал все это для обвинений.
8.
На первом заседании сената Тиберий допустил к
обсуждению только то, что имело прямое касательство к последней воле и
похоронам Августа, в чьем завещании, доставленном девами Весты[28], было записано, что его наследники —
Тиберий и Ливия; Ливия принималась в род Юлиев и получала имя Августы[29]. Вторыми наследниками назначались
внуки и правнуки, а в третью очередь — наиболее знатные граждане[30], и среди них очень многие,
ненавистные принцепсу, о которых он упомянул из тщеславия и ради доброй славы в
потомстве. Завещанное не превышало оставляемого богатыми гражданами, если не
считать сорока трех миллионов пятиста тысяч сестерциев[31], отказанных казне и простому народу, и денег для
раздачи по тысяче сестерциев каждому воину преторианских когорт, по пятисот —
воинам римской городской стражи[32] и по
триста — легионерам и воинам из когорт римских граждан[33]. Затем перешли к обсуждению погребальных почестей;
наиболее значительные были предложены Галлом Азинием — чтобы погребальное
шествие проследовало под триумфальною аркой, и Луцием Аррунцием — чтобы впереди
тела Августа несли заголовки законов, которые он издал, и наименования
покоренных им племен и народов. К этому Мессала Валерий добавил, что надлежит
ежегодно возобновлять присягу на верность Тиберию; на вопрос Тиберия, выступает
ли он с этим предложением, по его, Тиберия, просьбе, тот ответил, что говорил
по своей воле и что во всем, касающемся государственных дел, он намерен и
впредь руководствоваться исключительно своим разумением, даже если это будет
сопряжено с опасностью вызвать неудовольствие; такова была единственная
разновидность лести, которая оставалась еще неиспользованной. Сенат
единодушными возгласами выражает пожелание, чтобы тело было отнесено к костру
на плечах сенаторов. Тиберий с высокомерною скромностью отклонил это и
обратился к народу с эдиктом, в котором увещевал его не препятствовать сожжению
тела на Марсовом поле, в установленном месте, и не пытаться совершить это на
форуме, возбуждая из чрезмерного рвения беспорядки, как некогда на похоронах
божественного Юлия[34]. В день похорон
Августа воины были расставлены словно для охраны, и это вызвало многочисленные
насмешки всех, кто видел собственными глазами или знал по рассказам родителей
события того знаменательного дня, когда еще не успели привыкнуть к порабощению
и была столь несчастливо снова обретена свобода и когда убийство диктатора
Цезаря одним казалось гнуснейшим, а другим величайшим деянием; а теперь старика
принцепса, властвовавшего столь долго и к тому же снабдившего своих наследников
средствами против народовластия, считают необходимым охранять с помощью
воинской силы, дабы не было потревожено его погребение.