Анни Маннинен

Потом мама побежала на фабрику, а Лассе — на стадион, тренироваться. Он тренировался там с утра до вечера, во всех видах спорта, твердо решив стать чемпионом Финляндии хоть в каком-нибудь виде. А Анни не могла никуда побежать. Ей надо было вымыть посуду, подмести мусор с домотканых дорожек и полить цветы на окнах. И вот она моет посуду, подметает пол и все время ворчит про себя. Ну что это за жизнь для такой девочки, как она. У нее такая душа и вообще она такая особенная! Ей надо было бы ну хоть улететь с перелетными птицами на юг, как Пеукало-Лийза — девочка с ноготок. И наверно со временем она и научится летать, когда станет настоящей ведьмой. И уж, конечно, она не превратится в злую и некрасивую бабу-ягу, нет, она станет прелестной молодой колдуньей, с развевающимися рыжими волосами, в длинном зеленом платье, и звать ее будут Эдельхайд. Вот ее мама, светловолосая и синеглазая, похожа на Повелительницу Лесных Духов, а мамина подружка по фабрике Мирья Аалтонен, черноволосая модница, на Королеву Ночи. А вот она, Анни, будет Эдельхайд. Она, Эдельхайд, шла бы среди папоротников, и все они сразу расцветали бы, как в ночь на Иванов день… И тогда бы пришли в действие все таинственные, скрытые чары природы!

Анни не посмела додумать до конца, на что распространилась бы ее чудесная сила. Но одно она во всяком случае знала точно: она излечивала бы болезни, как Муттиска. Муттиска была вдовой шкипера Муттинена, и жила она в своем маленьком домике рядом с Казармимяки. Муттиска действительно умела лечить травами и бескорыстно врачевала как людей, так и животных. Анни не сомневалась, что Муттиска, конечно, умеет и заговаривать болезни, и колдовать, хотя никогда не соглашается даже говорить про это. Муттиска была самой лучшей приятельницей Анни, и лишних слов им не требовалось. Но все-таки девочка считала, что Муттиска просто не хочет много говорить при ней, чтобы не проболтаться нечаянно и не выдать какого-то сильного волшебного слова. По твердому убеждению Анни, Муттиска просто боялась, что она, Анни, выучится у нее колдовству. Уж Муттиска-то наверняка обратила внимание на ее внешние приметы и давно поняла, куда дело клонится…

Но даже колдунье не помешало бы научиться искусству секретарши, чтобы зарабатывать этим несколько хрустящих бумажек. Но эта мечта — увы! — рухнула. Впереди была только дождливая осень, а потом длинная темная зима, которую предстояло провести в белом неприветливом здании, именовавшемся школой.

— Вот уж я себе не позавидую, если переступлю через порог этой самой школы, — вслух произнесла Анни. — Чтобы сидеть там с безграмотными кривляками-мальчишками… Ну уж нет!

Поливая стоявший на комоде амариллис, девочка по привычке погляделась в висевшее над комодом старенькое зеркало.

— Я обворожительна. Да, я просто обворожительна, — убежденно произнесла Анни и улыбнулась своему отражению.

Но, конечно, тут же обнаружилось, что во рту у нее недостает двух передних зубов. Улыбка сразу погасла, и Анни нахмурилась.

— По крайней мере, я стройная. У меня такая тоненькая талия, очень тоненькая. И я уверена, что когда я вырасту большая и распущу свои волосы, то буду необыкновенно очаровательной!

Но чем дольше Анни изучала свое отражение в зеркале, тем больше она сомневалась в правдивости своих предсказаний. Волосы у нее, правда, были цвета бронзы, но зато такие жиденькие и такие тоненькие — ну прямо пушок какой-то, — что Анни усомнилась: вырастут ли они когда-нибудь вообще? Вот и сейчас ей пришлось заплести волосы двумя маленькими хвостиками, чтобы завязать по бокам большие банты, тогда это хоть на что-то похоже. И что там ни говори, но правда есть правда: лицо у Анни было маленькое и востроносенькое — как у мышки. Изящной она действительно была, но если честно сказать, то даже слишком… И уж если хорошенько приглядеться, в ней были «только кожа да кости», как у всякой слишком непоседливой и неугомонной девочки. А в том, что она неугомонная, сомнений не было.

— Во всяком случае, я умная, — сердито произнесла в конце концов девочка и повернулась к зеркалу спиной.