Аннигиляция

Оливер Барт провёл пальцами по фюзеляжу «Си'ях». Какие они? Те кварианцы, бросившие единственное, ради чего жила их раса: возвращение Ранноха, возвращение дома. Каков тот кварианец, которого не волнует родина? Он всё ещё кварианец вообще? Это всё равно что найти пару тысяч людей, которым совсем не интересен космос. Или саларианцев, у которых нет ни единой мысли о науке. Или красных азари. Оливер пытался завязать разговор в барах «Гефеста», но общение всегда давалось ему тяжело, да и зачем этим прекрасным инопланетянам тратить своё время на разговоры с кем-то, кто умрёт раньше, чем они проснутся? До Андромеды шестьсот лет — для них Оливер будет всего лишь призраком.

Но иногда по ночам… Иногда ему снилось, что он летит вместе с ними. Что каким-то чудом одна из двадцати тысяч одинаковых уютных криокамер оказалась его. Что он тоже проснётся однажды, глядя на новый мир. Мир, который ещё никто не испортил. Мир, который он мог бы помочь превратить в рай. Но потом он просыпался, смотря на повреждённые переборки «Гефеста», и понимал, что всё это не про него. Он слишком привязан к этой галактике, к Иден Прайму и родителям, Хелене и проклятой Арии Т'Лоак. Оливер Барт не был создан для нового мира, он уже был испорчен. Испорчен с рождения.

Так что Оливер неторопливо прорабатывал каждую позицию из бесконечного списка, и каким-то образом год его жизни пролетел неуловимым шёпотом. Он даже начал ощущать… привязанность к станции «Гефест» со всеми её вышедшими из строя вентиляционными системами, неисправными дверями и полным отсутствием архитектуры. Это было суровое место, как и любая другая удалённая станция. Если выключить свет во время ссоры, то, включив позже, увидишь трупы. Местная кухня целиком состоит из замороженных кусков рамэна и соевых таблеток. Но в три часа ночи, если прищуриться, это могло походить на дом. «Отвратительно, — подумал Оливер. — Ты словно старый дед! Что потом, разложишь салфеточки у своей койки?»

Он открыл новый порт криопалубы «Кила Си'ях», подключил Хелену к начальным системам корабля и вздохнул. Чужой код — это ад. Он старался изо всех сил, действительно старался, но вся элегантность или функциональность, которую он пытался придать этому коду, поглощалась ужасными костылями тысяч других техников, запускавших свои неуклюжие пальцы в кварианский пирог. «Когда-нибудь, — думал Оливер. — Когда-нибудь я построю корабль с нуля. Только я и больше никто. Полный ВИ-интерфейс, автоматизация глаже снежного покрова, самокалибровка, самоотладка. Он будет совершенен. Настолько элегантен, что даже элкор всплакнёт. Никто не создавал багоустойчивый корабль, а я стану первым. И такой зверь в резюме, вероятно, очень скоро поможет получить шанс».

Барт взглянул вниз, хотя вряд ли предполагалось, что кто-то будет туда смотреть. Станция «Гефест» была прославленной орбитальной платформой. Её доки находились в конце длинных куполов, тянущихся от основного корпуса станции, словно лучи довольно некрасивого солнца. Смотреть вниз значило смотреть в пустоту. От бесконечного падения тебя отделяет только синеватая оболочка искусственной атмосферы. Вряд ли упадёшь: гравитационные сгибатели не позволят, но может случиться тошнота, потеря сознания или паника, а ни одна из этих штук не помогает в поиске новой работы. Однако Оливера никогда не смущала зияющая тьма бесконечной пустоты. Она его не волновала. Он — человек, а это — бесконечная пустота; они узнали друг друга достаточно хорошо и на том остановились. Его взгляд скользнул от чёрного ничто к решётке из серебристых перил, пандусов и полуэтажей, прикреплённых к кварианскому кораблю. Оливер украдкой осмотрел док на предмет… Хм, на предмет чего? Кто-то сможет увидеть, что он собирается сделать? Почему это должно его волновать? Он ведь не делает ничего плохого, вовсе нет. На самом деле Оливер Барт хочет сделать кое-что очень хорошее. Просто прекрасное, если подумать. И Оливеру Барту обалденно заплатят за это хорошее. Достаточно, чтобы выкупить родителей у Арии Т'Лоак, а себя у Ламма, и обеспечить семью всего за одно щедрое вознаграждение.

И, возможно, всего лишь возможно, когда всё закончится и его семья будет свободна, он наконец сможет мечтать только для себя, о билете на одного в будущее, на шестьсот лет вперёд.

По лабиринтам лестниц и пандусов вверх-вниз носились техники в простых рабочих костюмах. Некоторые совы стояли, облокотившись на перила, закуривая или выпивая, или рассматривая чудовищный корабль — в самом прямом смысле этого определения. Всякий, кто ступил на него, никогда больше не увидит дом, разве что на сканерах очень дальнего действия. Они никогда не почувствуют запах знакомых цветов.