Аннонимные собеседники

В кабинете Валентина Петровича всюду на стенах весьма приличные картины: Машков, Борис Васильев. Разумеется, подлинники. (Это первая жена приобщила его к искусству, но, если честно, у него от природы очень даже хороший вкус). И только на одной стене смонтированы его, Тузкова, предвыборные плакаты. Сделано было временно, но затем так уж и осталось.

Прохаживаясь по кабинету в ожидании Левина, Валентин Петрович то и дело задерживал взгляд на плакате, где он был снят в уверенной спокойной позе на фоне милого пейзажика с церковью.

Он не случайно выбрал Левина для этого щекотливого дела. Во-первых, лично предан, это безусловно. Во-вторых, зануда. На вопрос, как дела, не рассказывает подробностей, как положено зануде, но в остальном зануда. Другими словами, дотошный, для дела это бывает неплохо. Искренне интересуется людьми, готов всегда помочь, много друзей и легко заводит новых друзей. Идеальный шпион.

Тузков пригласил Левина расположиться за столом для совещаний и сам сел напротив.

– Ну, что, Леонид Ильич, – улыбнулся Тузков, – как дела?

– Скромно, – ответил Левин.

– Знаю, как вы загружены, – сказал Валентин Петрович, – и, все-таки, хочу доверить вам еще одно дельце, очень деликатное. На вас вся надежда!

– Так, слушаю.

– Вы, Леонид Ильич, не хуже меня знаете, что наше с вами детище, наше «Общее дело» переживает период подъема, уместно сказать, экспансии, люди идут к нам, особенно в регионах, – Тузков говорил в своей излюбленной манере еле слышным голосом, и Левин ловил каждое слово. – В такое важное время ядро партии должно представлять собой монолит, вы согласны? Но готовы ли мы, положа руку на сердце, сказать, что все у нас в полном ажуре? Нет, не готовы. Почему? Да потому просто, что мы не знаем. Не знаем наверняка. Беда в том, Леонид Ильич, что часть наших безусловно преданных людей, часть Команды не может никак прийти к открытости, к прозрачности, по настоящему необходимой на данном важном этапе. Сказывается инерция прошлого, отсюда это стремление что-то скрывать, недоговаривать, нагромождать тайны, как если бы рядом с тобой были не самые близкие люди, а потенциальные противники. Не стану ходить вокруг да около, надеюсь, вы уже понимаете, о чем я хочу вас просить.

Левин молчал.

– Леонид Ильич, мне известны ваши исключительные способности по части контактов с людьми, – сказал Тузков, внимательно изучая лицо собеседника. – Очень прошу вас, разузнайте стороной, что там происходит у Чудовского. Он отличный парень, но вы же знаете чекистов, как бы не напороли чего эти любители быстрых решений.

– Вы имеете в виду Козинца? Эти стенограммы?

– А хоть бы и Козинца! Представляете, фигура такого масштаба. Вообще, хотелось бы знать, чем он дышит, этот Чудовский. На вас вся надежда, – повторил Тузков, изображая полную беспомощность.

Валентин Петрович знал, что никакой особой приязни между Чудовским и Левиным не существует. В Команде могут сообща работать люди, которые совсем не симпатизируют друг другу; всеобщая гармония ничуть не обязательна. Достаточно, если есть общие взгляды на жизнь, на результат труда, и довольно. И, конечно, неплохо, если все люди положительно относятся к лидеру, то есть, к Валентину Петровичу. Это совсем неплохо.

– Ладно, – сказал Левин, – я подумаю. – Он забарабанил по столу тонкими, вполне симпатичными пальцами с обгрызенными ногтями. – То есть, подумаю, как это сделать. Я постараюсь.

3

3 июня 1998 года, суббота.