Аномалия

Виктор читал страницу за страницей, все больше поражаясь, как девушка не сошла с ума после первого года своего заточения. Удивлялась этому и сама Кира. Удивлялась и жалела об этом. Возможно, кто-то и мог бы позавидовать девушке – проживая жизнь и осознавая это лишь разумом, телом она навечно оставалась двадцатисемилетней. Только вот ей такое «благо» было не нужно, Кира очень хотела прекратить происходящее пусть даже и ценой безумия.

Ее развлечениями были чтение книг, прослушивание одних и тех же мелодий по радио, просмотр одних и тех же передач по телевизору, готовка из одного и того же ассортимента продуктов, хранящихся в холодильнике, уборка, сон, перестановка мебели, разгром квартиры, вязание, лежание в ванне и рисование. Последнее у девушки получалось особенно хорошо, она делала наброски карандашом в большом альбоме. Рисунки с новым днем не пропадали. Впрочем, чем дальше листал альбом Виктор, тем чернее и обреченнее становились рисунки.

Когда Кира поняла, что безумие не придет, она стала думать о другом. И мыслями все не ограничилось…

Виктор щемящим сердцем читал про то, как Кира пыталась покончить жизнь самоубийством. Это решение пришло само собой, как нечто обыденное и своевременное. Девушка писала об этом в дневнике, как о походе в магазин, без эмоций и сожалений. Она написала, что сегодня попытается убить себя, потому как не видит смысла своего существования и выходов из сложившейся ситуации. Написала, что ей тяжело, что нет больше сил, что иссякла надежда. Простилась с дневником и с теми, кто, возможно, когда-нибудь будет читать эти страницы. Потом пошла и вскрыла себе вены в ванне.

Следующая запись была: «Это снова я, проснулась в своей кровати. Я жива. Жаль».

Более Кира не экспериментировала с самоубийством, писала, что не хочет приобрести дурную привычку. Дурную, глупую и бессмысленную.

С какого-то момента Кира стала замечать странности в устоявшемся порядке вещей. Она подметила, что предметы, которые она клала в одном месте, пропадали, а потом появлялись в другом месте. Иногда она видела какие-то тени, слышала непонятные обрывки разговоров или стук шагов. Сами собой включались свет, вода, газовая конфорка. Передвигались предметы…

Виктор понял, что это как раз те дни, когда квартиру нашел кто-то из инсайдеров, возможно тот же Ниндзя.

Кира же предположила, что наконец разум покидает ее. Она обрадовалась. Правда, спустя время ей пришлось признать, что причины у всех этих необъяснимых явлений все же иные. Но для себя объяснить их тем не менее не смогла.

Периодически появлялись записи о том, что кто-то скребется во входную дверь. Иногда слышны мяуканье и урчание. Но, само собой, дверь девушка открыть не смогла…

Виктор закрыл книгу, поправил повязку. Степной Волк, герой книги Гессе, чем-то напомнил ему его самого. Такой же потерянный, запутавшийся, опустошенный. И лишь женщина открыла перед ним новую жизнь. Наполнила ее смыслом.

Кира прошла мимо, пустила воду, наполняя ванну.

– Ну, мне, пожалуй, пора, – Виктор спрыгнул с подоконника и пошел к выходу.

Кира иной раз любила после ванны ходить по квартире в одном полотенце, чем первый раз несказанно смутила Куликова. Он тогда выскочил из квартиры с горящими от стыда ушами. Все-таки было что-то неестественное в подглядывании за обнаженной девушкой, которая тебе нравится, но даже не знает о твоем существовании. Как бы ни хотелось, но Виктор запретил себе это делать.

Куликов шел на выход, когда услышал еле слышное царапанье с лестничной клетки. Открыл входную дверь, заинтересованно отходя назад.

В квартиру вошел здоровый полосатый кот. Поднял на Виктора желтые глазищи и громко мяукнул.

– Вот же бродяга! – улыбнулся старому знакомому Куликов. Он опустился на корточки и погладил кота, который с удовольствием подставил голову и спину. Потом поднырнул под коленом, потерся боком, задрав хвост, и пошел дальше в комнату.

За спиной испуганно пискнули, и дрожащий голос Киры произнес:

– Здравствуй, котик.

У Виктора отвисла челюсть. Он повернулся и увидел, как девушка с круглыми от удивления глазами гладит полосатого котяру. Который разве что не подмигивал Виктору, довольно щурясь.

Глава 27

Иван стоял перед окном и смотрел на улицу сквозь пыльное стекло. В руке он держал очки. Спустя пару минут отвернулся, с силой потер закрытые глаза и водрузил очки на место.

Так Иван делал уже несколько дней, приучая глаза к естественному свету. Медленно, но верно он увеличивал это время. Виктор даже заметил, что радужка глаз друга стала чуть темнее.

Тему двойников и мертвых инсайдеров они больше не затрагивали. Иван привык к своему имени, уже не считал его «рабочим». Виктор старался просто не думать об этом. Однако Куликов то и дело ловил себя на том, что сравнивает себя с лысым, а тот периодически впадал в какую-то глухую депрессию, выходил подальше в подъезд или в другую комнату, старался побыть один. Виктор к нему не лез.