Аномалия - Первый фронт. Второй фронт. Третий фронт

Еще раз окинув меня каким-то странным взглядом, делец молча кивнул и удалился.

Сошли они на следующей остановке судна, в каком-то городке, под внимательным взглядом Андрея. Следующим был Гданьск, где мы должны были пересесть на судно петербургской линии.

До Питера мы доплыли вполне нормально. Я бы даже сказал превосходно. По крайней мере я – точно. Мы просто отдыхали, получая удовольствие от самого путешествия. Многие часы проводили на палубе, где было странно мало народа – наверное, из-за сильного ветра, который жестоко трепал одежду и вырывал из рук вещи. Но нам нравилось, даже Але, принужденной здесь держаться за мою руку, а иногда и с силой повисать на моем плече, чтобы не улететь в море в раздувающемся платье и с раскрытым зонтиком, в то время как ветер бешено рвал ее накидку и шляпку. Однако для нее все это было гораздо легче, чем часами сидеть в салоне, в женском обществе, за обсуждением модных новинок и всяких прочих вещей, и делать при этом титанические усилия, чтобы не проколоться. И уж конечно это было приятно мне – видеть нашу непобедимую амазонку слабой и нуждающейся в моей поддержке.

– Кронштадт! – облокотившись о перила, крикнул Андрей, глядя на видневшуюся вдали громаду острова.

Но я рассматривал не базу флота, а большой парусный корабль, который в облаках парусов, весь увешанный флагами, шел нам навстречу. Наше судно было новой постройки и имело паровую машину, что позволяло, хоть и с трудом, идти против ветра, в отличие от красавца корабля, который прошел в километре от нас.

– Тридцатипушечный фрегат, – сказал Карл Фридрихович, тоже с интересом разглядывая военное судно.

– Красавец, – глядя на получившиеся снимки, пробормотал я. – Вот только не понимаю, в книгах описываются белоснежные паруса. А здесь? Желтые, какие-то неопрятно-грязные?

Андрей, оторвавшись от созерцания Кронштадта, повернулся к нам и тоже прислушался к разговору.

– Ну это зависит от сроков использования. Новые, они, конечно, белые. Кстати, заметьте, у фрегата на второй мачте средний парус светлее. Это означает, что его недавно меняли, – ответил профессор.

Ветер снова с яростью набросился на нас, и опять больше всех досталось Але. Я обхватил девушку за плечи – здесь это было можно, так как пышное платье трепетало за ее спиной, плотно облепив ноги, и мы могли стоять совсем рядом друг с другом, пытаясь спрятаться от ветра за ее наклоненным зонтиком; он весь гнулся, хлопал и порывался улететь. Мы целовались, широкие поля ее шляпки нам мешали. Вдруг Аля вскрикнула:

– Моя шляпа! Ты мне ленты распустил! Лови ее скорее! – и поспешно набросила капюшон плаща, чтобы не трепало волосы.

И была погоня за шляпкой, улетавшей, по счастью, по палубе, а не за борт. И вручение пойманного приза нашей прекрасной даме, и ее милая улыбка мне в награду. И процесс надевания шляпки, совсем не простой на таком ветру – в непрерывном Алином сражении с развевающимися юбками, накидкой, прической. Зонтик она сложила, чтобы было легче – но все равно безнадежно проигрывала, ветер не оставлял ее в покое ни на миг. Девушку просто раздевало, вздувая платье до головы, куда там какой-то Мерилин, вы представьте эту же сцену с кучей нижних юбок и добавьте парус накидки, получите слабое представление, что творил ветер на палубе с бедной Алей! И в завершение неистовый порыв штормовой силы буквально бросил девушку в мои объятия, при этом сорвав с нее шляпку, надетую с таким трудом, и растерзав прическу в один миг. В этот раз шляпу поймать не удалось, ее закружило высоко в воздухе и швырнуло далеко в волны, как ненужный мусор.

– Упс, – хмыкнул я.

– Это значит, что я доступная и распутная? – спросила совсем не огорченная Аля, провожая шляпку взглядом. – Для тебя, может быть, милый.

Ветер рвал и трепал ее волосы, будто желая и их унести с головы, они бились и хлестали темным пламенем по лицу, платье на ней было совершенно как воздушный шар, накидка флагом рвалась ввысь. А Аля улыбалась, оставаясь в моих объятиях – и я боялся ее отпустить. Профессор пробурчал в сторону, но я расслышал:

– Ну как дети, ей-богу!

– Викентий Сергеевич, когда мы прибываем? – спросил я у второго помощника, который пробегал мимо.

– Через пару часов войдем в устье и еще через час пристанем. Так что часа четыре у вас точно есть, Александр Геннадьевич, – остановившись, ответил он мне.

Поблагодарив его, я спросил у спутников, глядя на удаляющуюся спину моряка:

– Ну что, идем и потихоньку собираемся?

– Целых четыре часа! – воскликнула Аля. – Пойдем скорее в каюту, милый!

Посмотрев на трофейные часы, профессор сказал:

– Эдак мы, получается, в восемь вечера пристанем. Однако поздновато.

– Ничего, попросим у капитана разрешения переночевать на судне, если стемнеет к прибытию. Я слышал, это здесь обычное дело.

Как я и думал, из-за встречного ветра мы задержались с прибытием, и пришлось договариваться с капитаном остаться на ночь. Уже стемнело, так что ехать куда-либо было немного необдуманно с нашей стороны. Как ожидалось, капитан легко дал разрешение на наше дальнейшее пребывание.