Аномальная зона

Чадов слушал, упрямо набычившись, пылал тщательно выбритыми щеками, подрагивал возбуждённо ногой, а потом, сопя, расстегнул пузатый портфель. Долго шарил в его нутре, не глядя на наркома. Наконец извлёк пухлый чёрный конверт, в котором хранится обычно фотографическая бумага. Вытряхнул из него толстую пачку снимков.

– Насколько мне известно, результаты опытов профессора Иванова до сих пор нулевые. Он не зафиксировал достоверно ни одного случая зачатия при скрещивании человека и обезьяны. А мой искусственно выведенный гуманоид, обладающий признаками человека и обезьяны, – вот он, – и протянул фотографии Луначарскому.

Тот взял снимки, вернувшись за стол, присел, нацепил на нос очки-колёсики. Стал рассматривать изображения и отшатнулся, поражённый увиденным.

– Что это? – с гримасой отвращения вглядываясь в снимок, который держал на вытянутой руке, опасливо прошептал он.

С фотографии на него пристально, яростно и как бы даже осмысленно смотрела звероподобная морда – с низким по-обезьяньи лбом, пронзительными человеческими глазами, приплюснутым носом и вурдалачьими клыками, выступающими из-под верхней губы.

– Не что, а кто, – торжествуя, заявил Чадов. – Выведенный мною по моей методике, связанной с искусственно вызванными генными мутациями хромосом, обезьяночеловек! Мать – самка гориллы по кличке Соня. Отец – потомственный крестьянин Воронежской губернии Аристарх Прохоров. Полученной после скрещивания спермы Прохорова и яйцеклетки Сони особи полтора года. Рост, достигнутый на этот период, – сто семьдесят сантиметров, вес – восемьдесят килограммов. Растёт мой гибрид намного быстрее гомо сапиенс, достигая, по расчётам, к трём годам от роду не мене двух метров роста и веса до ста пятидесяти килограммов. Обладает огромной физической силой, вынослив, из-за ограниченности интеллекта бесстрашен. В то же время способен усвоить простейшие трудовые и боевые навыки. Может быть с успехом использован как на стройках пятилетки, так и для защиты социалистического отечества… – И, не удержавшись, упрекнул: – А вы говорите – мушки, схоластика…

– И… где этот зверь выведен? В чьей лаборатории? Почему я не знаю? – обретя присутствие духа, засыпал собеседника вопросами Луначарский.

– Теперь знаете, – заметил Чадов, – а потом вздохнул удручённо: – Этот экземпляр, к сожалению, умер. От гриппа. У рабсилов пока очень слабый иммунитет. К тому же они на данном этапе эксперемента не способны к воспроизводству, то есть размножению. Мои исследования по их совершенствованию продолжаются…

– Рабсилы? – переспросил нарком. – Так вы зовёте этих…

– Да, именно так я назвал породу выведенных мною искусственных людей, – с воодушевлением пояснил учёный. – То есть рабочая сила. Между прочим, удобно для расчётов в процессе производства. Одна рабсила, две, три, двадцать или тысяча… По аналогии с лошадиной силой.

– И много у вас… как вы сказали? Раб…

– Рабсилов, —с готовностью напомнил профессор. – Этот, умерший, пока был в единственном экземпляре. Выведен в моей лаборатории экспериментальной генетики при Харьковском мединституте. Развернуть исследовательскую работу в более крупных масштабах не позволяет отсутствие финансирования, необходимого оборудования… Всё, знаете ли, основывается на личном энтузиазме сотрудников… Я, собственно, потому и обратился к вам за поддержкой. Уверен, что мои исследования чрезвычайно важны для республики Советов.

Луначарский кивнул и уже с жадным любопытством, поднося близко к глазам, посмотрел фотографии чудо-гоминоида. Отложив их в сторону, решительно поднял телефонную трубку:

– Лидочка! Быстренько соедини меня с товарищем Ягодой… Жду… Генрих Григорьевич? С пролетарским приветом к вам Луначарский. Тут ко мне товарищ один обратился. Учёный. С оч-чень интересным проектом… Нет, есть уже первые, вполне реальные результаты. Я думаю, это больше по части вашего ведомства…

2

Первый заместитель председателя ОГПУ Генрих Григорьевич Ягода был в ту пору фактическим руководителем этого мощного ведомства, обладающего развитой структурой и огромными полномочиями. Его непосредственный начальник, старый большевик Менжинский, часто прибаливал, месяцами не бывал на службе и, по сути, уже ничего не решал.

Всесильный зампред объединённого главного политического управления страны был с людьми суховат, но с теми, кто числился в его друзьях, вполне приветлив и хлебосолен. О пирах, которые он закатывал и на своей квартире, и в секретных резиденциях ОГПУ, шёпотом говорила вся Москва.

Генриха Григорьевич боялись. Особо прозорливые люди догадывались, что за уравновешенной, деловой внешностью сорокалетнего чекиста скрывалось чудовищное честолюбие и коварство, приправленные изрядной жестокостью. Однако те, кто хорошо узнавал его именно с этой, скрытой от большинства, стороны, уже, как правило, не могли никому поведать о своём открытии. Они исчезали – таинственно, бесследно и навсегда.