Аномальная зона

– А вы, мил человек, думаете, мы здесь чем столько лет занимаемся? Только ваш снежный человек – миф, эфемерность, фантазия. А наш гоминоид, или рабсил, – вполне живой. Это новый, по сути, вид человекообразных существ, выведенных искусственным путём. И вам – как вас по батюшке? – ах, да, Александр Яковлевич, очень повезло. Гоняясь за призрачным объектом, плодом воображения разных пьяниц, неврастеников и сумасшедших, вы помимо своей воли стали участником грандиозного эксперимента, который уже более шестидесяти лет осуществляется нашей лабораторией. И ваше имя, я уверена, если вы перестанете ныть и зацикливаться на своём подневольном положении узника, по прошествии времени будет вписано золотыми буквами в историю нового человечества!

– Ух ты… – только и смог выдавить из себя вконец обескураженный журналист.

5

Потянулись томительные, однообразные дни. Не понимая общего смысла работы, не будучи вследствие этого нацеленным на конечный результат, Студейкин тем не менее добросовестно выполнял всё порученное ему Старухой Извергиль.

Для начала она повела его в виварий и собственноручно отобрала два десятка белых мышей, поместив их в мелкоячеистую клетку. В задачу Александра Яковлевича входило взвесить каждого грызуна на весах, причём с точностью до сотых долей грамма, затем ввести особям по одной десятой миллилитра сыворотки из пробирки без этикетки. Все этапы своих действий Студейкин обязан был строго фиксировать в лабораторном журнале.

– Пробирка с сывороткой в штативе у тебя на столе, весы аптекарские там же, шприцы в стерилизаторе. Уразумел? – инструктировала Изольда Валерьевна нового сотрудника. – Иглу вводи подкожно, в холку. Сумеешь?

– Не забыл ещё, – брезгливо косясь на снующих в клетку мышей, кивнул Александр Яковлевич. – Только вот… Нет ли другой клетки или ящика, куда я тех мышек, что уже уколол, рассаживать буду? А то все они, заразы, одинаковые, ещё перепутаю.

Старуха Извергиль оторвалась от окуляра микроскопа, в который всматривалась до того одним глазом, пыхнула вонючей папиросой, вздохнула:

– Плохо быть тупым… Я же сказала: инъекции делать с соблюдением стерильности. Место укола обработаешь вначале спиртом, затем зелёнкой, и по зелёному пятнышку отличишь тех животных, что уже привил.

Студейкина покоробило, что им помыкают, как школяром. Он поджал губы обиженно:

– Было бы полезнее для дела, Изольда Валерьевна, если бы вы посвятили меня в смысл нашей работы. Я должен знать, так сказать, свою цель. Тогда и ответственность за конечный результат возрастёт!

Не отрываясь от микроскопа, старуха проскрипела задумчиво:

– Будешь много знать – скоро состаришься. Вернее, применительно к нашим условиям, не состаришься вовсе. Просто не доживёшь. Если напортачишь – тоже. В лучшем случае пойдёшь в шахту кайлом махать, в худшем – расстреляют, как саботажника и вредителя. Так что выполняй все мои указания точно, беспрекословно и в срок. Тогда, хе-хе, может быть здесь, в тюрьме, и состаришься…

Александр Яковлевич, втянув голову в плечи, с омерзением сунул руку в кишащую красноглазыми грызунами клетку, боясь, что те немедленно вопьются в неё своими острыми, чёрт знает чем инфицированными зубками. Но всё обошлось, и он приступил к исполнению нехитрых обязанностей.

Колол, выжидал неделю, ежедневно взвешивая беспокойных и юрких мышей. Аккуратно чётким почерком заносил данные в журнал, что само по себе было непросто. Писали здесь стародавними перьевыми ручками, которые требовалось то и дело макать в стеклянную чернильницу, перо царапало серые, грубые листы. К острию цеплялись микроскопические древесные щепочки, на страницу нередко падали жирные, ничем не выводимые кляксы, и журналист учился пользоваться такими невиданными им прежде приспособлениями, как перочистка и промокательная бумага. И, видимо, преуспел, потому что строгая Извергиль доверила ему две недели спустя более сложную работу – забор крови тончайшей иглой из микроскопических сосудов привитых какой-то дрянью мышей. Потом пробирки центрифугировались, старуха изучала мазки плазмы под микроскопом и, видимо, находя в них что-то интересное, периодически ахала, однажды даже зааплодировала и торопливо, сияя глазами, помчалась демонстрировать предметное стёклышко неизвестным Студейкину коллегам.

Ежедневно пожилая дама дотошно вчитывалась в журнал, который вёл Александр Яковлевич, шевеля губами, сравнивала цифры, прослеживая их динамику, время от времени произнося что-то вроде «так я и думала!» или «ну, конечно, я знала, что ничего путного из этого не получится!». Но о чём она думала, что знала, на что «путное» рассчитывала, Студейкин даже догадываться не мог.

Всё изменилось ещё две недели спустя. В тот день бывший журналист, войдя в лабораторию, натянул на плечи белый халат и только-только взял в руки первую, привыкшую к нему и оттого снулую будто мышь, Изольда Валерьевна, всегда оказывающаяся на рабочем месте раньше его, оторвавшись от микроскопа, произнесла, морщась досадливо:

– Ах, оставьте этих несчастных животных. Серия опытов над ними завершена.