Аномальная зона

– М-мы ничего н-не знаем! – дрожа, вторил ему, не сводя глаз с пистолета, писатель.

– Ладно, верю, – вдруг легко согласился лжепроводник и, спрятав пистолет под телогрейку, опять вольготно упал на травку. – По вам видно, что вы и впрямь лохи. И ни черта, конечно, не знаете.

Богомолов со Студейкиным переглянулись затравленно.

– Кто вы? – справившись с волнением, спросил наконец испуганный журналист.

– Капитан милиции Фролов. Сотрудник уголовного розыска, – покосившись на него, хмыкнул тот.

– А… не тунгус? – всё не мог взять в толк Богомолов. – Кто ж нас теперь по тайге поведёт?

– Да он и поведёт, – пренебрежительно кивнул в сторону журналиста милиционер. – У него и карта, и компас имеются.

Услышав, что обладатель пистолета – работник милиции и убивать их, судя по всему, не намерен, Студейкин опять обрёл расположение духа и, поправив очки, возмутился:

– Но зачем этот маскарад?! Введя нас в заблуждение, вы поставили под угрозу срыва серьёзную научную экспедицию.

– Подумаешь, – скривился Фролов. – Надумали тоже – снежного человека искать! Там, – указал он рукой на север, – кто-то незаконно золото добывает, государство обворовывает в особо крупных размерах! Вот кого нам прищучить необходимо! Ну а тут вы, лохи, со своей экспедицией подвернулись. Я сперва за курьеров, золотишко переправляющих, вас принял. А потом, приглядевшись, понял, что вы впрямь честные граждане. Только дураки.

– Ну спасибо на добром слове, – с сарказмом поклонился ему Студейкин. – И что же нам теперь прикажете делать?

– Дальше пойдём, – равнодушно пожал плечами капитан. – В Гиблую падь. Найдём нелегальный прииск. И снежный ли человек там золото государево моет или обыкновенный, нашенский, – мне наплевать. Закоцаю в наручники – и в каталажку! А вы, как сознательные граждане своей страны, поможете правоохранительным органам в раскрытии этого преступления и задержании виновных.

– О господи… Вот влип… – пробормотал обескураженно Богомолов и затравленно оглянулся по сторонам.

Вокруг мрачной, непреодолимой стеной безмолвно нависала тайга.

Глава третья

1

В тесном кабинетике регионального отделения неправительственной общественной организации «Обелиск», занимающейся правозащитной деятельностью, было сонно и тихо. Конечно, от всякого рода жалобщиков, принимай в «Обелиск» всех подряд, отбою бы не было, но здесь привечали не всяких. Дежурного консультанта, Эдуарда Аркадьевича Марципанова, ведущего обычно приём, интересовали лишь жертвы столкновения с тяжёлой машиной государственного аппарата, неуклонно скатывающегося, как известно, к тоталитаризму и перемалывающего безжалостно своими жерновами безвинных граждан. Опять же не абы каких, а лишь тех, чьи страдания способны были вызвать широкий общественный резонанс. Причём не нашенской, равнодушной по большей части к судьбам соотечественников, общественности, а западной – забугорной, испытывающей симпатию к российским правозащитникам и поддерживающей через различные фонды отдельные особо стойкие к державным заморозкам ростки демократии.

Ах, демократия! Свобода! В организации, которой служил волонтёр Марципанов, эти слова произносили с непременным придыханием, надрывом, а в последние годы – ещё и с ноткой ностальгии, тоскуя, будто по утраченной молодости…

Марципанов оторвал взгляд от дисплея, закурил душистую сигарету «Golts». Крутанувшись на податливом кресле, повернулся к раскрытому окну, обозревая привычную картину, которая уже много лет открывалась ему при взгляде из офиса.

Широкий проспект, застроенный приземистыми, словно из куска монолитного гранита вырубленными домами, разделённый трамвайными линиями посередине, с толпами хмурых озабоченных людей на тротуарах, с потоком машин, чадящих экологически грязными двигателями, а над всем этим – тяжёлое северное небо, напоминающее постоянно о том, что погожие дни на этих широтах скоротечны и всякая оттепель непременно сменится вскоре затяжной, замораживающей душу зимой. И может ли быть по-настоящему свободным человек, осознающий отчётливо, что с навалившейся привычно стужей ему придётся опять прибиваться к стае, искать убежища за надёжными толстыми стенами, где толпой, словно первобытным людям в пещере, зимовать несравнимо легче и безопаснее?

А демократия, по Марципанову, как бы подразумевала вечное лето, буйство красок, остужающий бриз, доносящийся с шумящего морским прибоем песчаного пляжа, где люди веселы, раскованны, не обременены заботами о тепле и хлебе насущном, и жизнь их легка, предсказуема, как бесконечный праздник…

А он, Марципанов, вынужден прозябать в этой неласковой, мрачной стране, где ему ежеминутно угрожают арестом, в призрачной надежде, что когда-нибудь мировое сообщество оценит его самоотверженное служение общечеловеческим ценностям, вспомнит о нём и, как героя-челюскинца, вырвет из ледового плена, осыплет цветами и почестями… Ведь, говоря по правде, и есть за что!