Аномальная зона

Скоро вместе чалиться будем, там и поболтаем! Я вырвался, побежал дальше. Прижался к стене в неосвещенной зоне. Мимо протопали несколько тупоголовых «зольдат». Воинственно кричали, строчили из автоматов в милитаристском угаре. Полный маразм! Спасти меня должно было то, что их мозги видны лишь под микроскопом. Я подождал, пока они протопают, выбрался из зоны мрака и припустил за ними. Мы бегали по кругу. Впрочем, до утра это веселье не затянулось. За спиной раздались крики: «Вот он! Стреляйте его!» И я сообразил, что если хочу еще пожить, то надо сделать что-то запоминающееся. А под сводами блока уже разносились грозные вопли моего патрона Челобая: «Живым брать Лугового, живым, дармоеды!!!» Ага, не ушел далеко Павел Васильевич. Доложил ему дежурный «оперативную обстановку». Или все не так? Павел Васильевич, а это не вы, случаем, подстрелили моего стукача?.. Вы такой грузный и не пролезете в вентиляцию? Как сказать, как сказать... Воздухозаборы очень мощные, рассчитаны на огромные помещения, ходить по ним можно не пригибаясь. Зачем вам это надо? А это другой вопрос...

Уж не помню, как выкатился из коридора в районе пультовой. Пробежали двое. Один вернулся и заглянул в коридор – прямо в лицо своей смерти. Я перескочил через покойника, полоснул по второму, который так и не удосужился обернуться. Очередь влево от пультовой, очередь вправо. В кого-то попал – об этом возвестила болезненная реакция. Кончились патроны в автомате. Под ногами валялся еще один, очень похожий. Я схватил его и бросился, пригнувшись, к пультовой.

Сокращать персонал тюряги – занятие, конечно, увлекательное, но меня хватило бы ненадолго. То, что я проделал дальше, объяснялось исключительно эгоизмом, нехваткой совести и абсолютным наплевательством к судьбе заключенных. Хотя, возможно, я поступил правильно – не припомню, чтобы из этой тюрьмы кто-нибудь выходил на свободу. Зря у нас не содют, знаете ли. А насчет совести – так с этим грузом я уже давно распрощался. Я вломился в крошечную пультовую, как слон в посудную лавку. У оператора оружия не было, – зачем попу баян? Пока не воцарился бедлам, он спокойно сидел в катающемся кресле и потреблял чаек из термоса. Теперь он метался, отчасти был бледен, отчасти румян.

– Открывай все камеры! – прорычал я. – Считаю до трех, два уже было! Пристрелю – и не посмотрю, что ты еще не завтракал!

Работник попался способный, задергал свои рычаги, забегал по кнопкам, как писатель по клавишам. Смотрел при этом исключительно на дырочку в стволе, откуда ему весело улыбалась всепоглощающая бездна. Очередная компания «добровольцев» пыталась штурмом взять пультовую. Я отогнал их длинной очередью, один упал. А двери в блоке уже скрипели, скрежетали, лязгали – а это, кстати, очень громко, когда ВСЕ они открываются одновременно!

– Матюгальник включай! – Я упер ему компенсатор в висок. Парень быстро что-то щелкнул, показал мне подбородком на отверстие в панели, забранное решеткой.

– Граждане отдыхающие! – провозгласил я. Усиленный голос забился под потолком раненой птицей. – Это амнистия! Повторяю, это амнистия! У вас в запасе есть несколько секунд, чтобы выйти из камер и пробить себе дорогу к свободе! Есть желающие?

Желающих было хоть отбавляй – больше, чем я мог себе представить. Люди готовы были даже умереть, лишь бы не сидеть в этом ненавистном остроге. В считаные мгновения масса людей хлынула из камер – больные, здоровые, изувеченные, спящие. Оборванная биомасса затопила проходы – десятки, может быть, сотни людей. Смяли охранников, пришедших в замешательство, захватили их оружие, давя друг друга, устремились к выходу. Толпа катилась мимо пультовой. Я рухнул на колени, чтобы и мне не досталось, выбил кресло из-под оператора, а когда он упал, хорошенько припечатал его виском к полу. Извиваясь, принялся стаскивать с себя защитную куртку. Выворачивал ее «мясом» наружу, чтобы не подстрелили, как сотрудника «исправительного» учреждения. Подхватил автомат, побежал, пригнувшись, за толпой...

Ночка выдалась на славу. Бетонное подземелье сотрясалось от автоматных очередей, разлетались лампочки, сыпалась штукатурка, выли подстреленные люди. Кто-то за спиной еще выползал из камер, тянул руки, умолял взять с собой, ссылаясь на разбитые ноги. Толпа неслась через третий блок, кроша и давя немногочисленную охрану. Здешние заключенные, которых некому было выпустить, возмущались, тянули руки к бегущим. Но каждый в этом хаосе был только за себя. Дорогу расчищали человек десять, вооруженные автоматами, – наиболее здоровые, самые злые. Они несли потери, но волна катилась. Второй блок, винтовая лестница... толпа гремела по ступеням, топча трясущегося в конвульсии надзирателя...