– Чего герб? – не поняла Анюта.
– Ну, когда у птицы две головы...
– Я думаю, шизофрения, – предложил более продуманную версию Шафранов и снисходительно похлопал Арлине по плечу. – Кстати, дорогуша, давно собирался у тебя спросить, да природная порядочность не позволяла... Если мы доставим тебя к папаше в целости и сохранности, как ты думаешь – он в долгу не останется?
– О, он вас от души поблагодарит... – Девушка зарделась.
– Здорово, – вздохнул Шафранов. – Выходит, ты у него не самая любимая дочь. А как насчет чего-то более приземленного? Скажем, вид на жительство, или как там у вас называется? Неплохие подъемные – с возвратом, разумеется, когда встанем на ноги; с жильем у вас там как на первых порах – не очень напряженно? Опять же, работа не слишком пыльная, выгодная женитьба...
– Губу-то прибери, – проворчал Корович. – И не вгоняй девицу в краску.
– Она и половины слов твоих не поняла, – усмехнулась Анюта.
– А здесь гнездо, – крикнул откуда-то сверху Степан, – и кладка яиц! Смотрите, какие здоровые! – Он вырос с яйцом в поднятых руках на краю террасы. Яйцо и впрямь было внушающим – отливало сероватым блеском, по форме напоминало куриное, по размерам – страусиное. – Их здесь до этой самой матери!
– Берем! – возбудился я. – Николай Федорович, помоги парню! Мешок у вас есть?
– Есть...
Не знаю, как насчет пищевых достоинств у местных пернатых – полагаю, они были невкусные и несъедобные, – но вот насчет яиц имело смысл попробовать. Корович забросил на скалу пустой мешок и полез помогать возбужденному Степану. Тот сгружал в мешок яйца, поражаясь их прочности (для убедительности постучал о голову)...
Возмездие за разорение гнезда последовало стремительно. Я ожидал, что кому-то из птиц наше поведение не понравится, но чтобы такая массовая возмущенная реакция... Раздался гневный курлыкающий крик, и со скалы слетела птица – упитанная, с разинутым мощным клювом. Очевидно, «мама». Особого впечатления своими габаритами она не производила, но быстроты и решимости ей было не занимать. Она спикировала к своему гнезду, забились крылья на узкой террасе. Птичьи и человеческие крики слились в нестройный хор. Птица билась отважно. Корович схватился за пробитую голову, не удержался на террасе, оступился и с отчаянным ревом покатился вниз. Серьезных повреждений он, кажется, не получил, пополз за отлетевшим автоматом. Коротышка орал дурным голосом, молотил ручонками, но птица присосалась к нему, хлопая крыльями. Кричали люди, оставшиеся внизу. Я вскинул ружье, ловя в прицел дурную птицу, однако не стрелял – я мог попасть в коротышку! Но вот слетел на землю мешок, за ним – Степан с примкнувшей к нему «мстительницей». На выручку коротышке бросился Корович, стал колошматить птицу по башке казенником.
И тут начался натуральный ад! Небо потемнело от слетевшихся пернатых тварей! Их было десятка два, не меньше. Маленькие, средние, несколько здоровенных с уродливыми клювами и мощными когтями. Вились над нами в безумном хороводе, вниз срывалась то одна, то другая. Метались женщины, закрывались руками, падали, катались по земле. Мы с Шафрановым успели выстрелить. Я сбил какого-то полосатого монстра. Он плюхнулся на брюхо в паре метров от меня, распростер крылья, беззвучно шамкая клювом, а в глазах металась ярость. Тень закрыла небо; я отшатнулся, но тварь уже спикировала на голову и вцепилась изогнутыми когтями в плечи. Боль была нестерпимая. Я выронил ружье – пришлось мочить зверюгу вручную. Я мотал головой, резонно догадываясь, что, если она клюнет в голову, мне будет достаточно. Я рвал ее жесткое оперение, мял бока, а она орала надтреснутым голосом и била крыльями. Я сел на колено, вывернул ей лапу – кость оказалась не такой уж прочной. Птица упала, заполошно вереща; я вонзил ей пятку в шею, она подпрыгивала, мотала головой, но опасности уже не представляла. Я схватил помповик, перекатился. «Ну и ну, – мелькнула мысль, – сходили за пропитанием... Картина маслом, глаза бы мои не видели».
Шафранов сбил какого-то общипанного мелкоголового наглеца и теперь прыгал взад-вперед по площадке, увертываясь от такого же. Птицы вертелись над нами каруселью, не давая вырваться из порочного круга. Их становилось больше – слетались новые, носились, бились друг о дружку. Корович, обливаясь кровью и исторгая какие-то булькающие крики, поливал носящихся тварей из «кипариса». Хищники падали ему под ноги, набралась уже изрядная куча из шевелящейся трепещущей плоти. Кончилась обойма – птицы словно того и ждали. Заорали на все голоса, кинулись рвать Коровича в клочья... Степан подобрал массивную палку и начал крушить крылатых тварей, как Спартак римских гладиаторов. Я невольно восхитился этой беспримерной удалью. Сверкали выпученные глаза, кровь текла по сплющенному черепу, дубина мелькала, как волшебный меч Эскалибур. Он отступал к скале, бил направо и налево, отгоняя птиц.