— Надо кого-то еще взять. Понадежнее.
— Хорошо. Только не Сергуню.
Перекинувшись еще парой фраз, они выходят из туалета и идут к кабинету литературы. Вид у обоих заговорщицкий. Они единомышленники. Команда. Вот только надо как-то оправдываться перед литераторшей.
Объясняться с училкой не приходится: возле кабинета их нагоняет звонок. Дверь распахивается. В числе первых в коридор вылетает Сергуня.
— О! — горланит он на весь этаж. — Голубятня! Тимур, а я думал, ты нормальный чел. Вы где шляетесь?..
…Ворожцов отвлекся от мельтешащей под ногами травы. Поднял голову и поглядел вперед.
Тимур свернул с заросшей бурьяном улицы, толкнул калитку соседнего участка. Та не поддалась. Ворожцов остановился рядом. Забор здесь был решетчатым, сделанным на совесть, хоть и изрядно проржавевшим. Кое-где еще лохматились остатки облупившейся краски. Калитка и ворота смотрелись основательно, как и вся ограда, только приржавели намертво.
Не найдя щеколд, замков или чего-то еще, что могло бы помешать попасть внутрь, Тимур пихнул калитку снова, уже сильнее. Бесполезно.
— Прикипело, — поделился наблюдением Тимур и посмотрел сквозь решетку на участок.
Дом здесь был основательный, как и ограда. Строили его с любовью и своим пониманием красоты и богатства, которое вылилось в глупый флюгер на крыше и вычурные наличники на окнах.
За домом чернел сруб бани с низкими оконцами. Возле ворот ржавел на спущенных колесах ярко-оранжевый когда-то тарантас со смешными ушами на задних крыльях. «Запорожец» — дитя советского автопрома, брошенное здесь в прошлом веке.
— Чего шарманка?
— Три аномалии, — поглядел на экран Ворожцов.
— Тогда давай через забор, — предложил Тимур. — Перелезть сможешь?
— Смогу.
Тимур кивнул, отошел в сторону, туда, где за забором стояла навечно припаркованная старая ушастая машина, ухватился за решетку и полез наверх. Подтянулся, вскарабкался. На секунду завис на самом верху, подобрав под себя ноги, покачнулся, как петух на жерди, и спрыгнул.
Гулко металлически грохнуло. Тимур приземлился на капот убитой машины. А уже с него легко соскочил на землю.
— Давай, — позвал он с той стороны.
Ворожцов поравнялся с машиной и принялся карабкаться наверх. Забраться на забор оказалось сложнее, чем представлялось вначале. Ржавое железо неприятно скребло ладони. Ухватиться было практически не за что, оттолкнуться не от чего. Оставалось только подтягиваться, а рука по-прежнему болела.
«Тимур в лучшей форме», — пришла мысль, когда Ворожцов добрался до верхнего края и перелез через украшающие его ржавые шпили и завитушки. Зацепившись штаниной за торчащую железку, он потерял равновесие и полетел вниз.
На капот приземлился неудачно: ушиб колено. Громыхнуло. Выставленные вперед руки остановили падение и не дали шваркнуться мордой о мутное лобовое стекло.
— Живой, спортсменка-комсомолка? — поинтересовался Тимур.
— Нормально, — поморщился Ворожцов.
Признаться, сейчас он больше опасался за наладонник. Но напрасно: ПДА оказался цел и невредим.
— Заперто, — констатировал он. — Причем давно.
— С чего ты взял?
— Сам посмотри, — кивнул Тимур на замок.
Дверь и в самом деле заперли очень давно. Судя по внешнему виду, замок последние лет десять точно никто не трогал.
— А на окнах решетки, — оценил Ворожцов. — И как входить будем? Может, через второй этаж?
— Зачем? — вылупился на него Тимур, хотя он вроде бы не сказал ничего странного.
— На окнах первого этажа решетки. А на втором их нет. Если забраться по решетке наверх, можно дотянуться до карниза на втором этаже и…
— Зачем? — тупо повторил Тимур.
— А как мы еще туда заберемся? — совсем озадачился Ворожцов, не понимая, с чего такая реакция.
— Никак, — отрезал Тимур. — Зачем нам вообще туда лезть?
— Там три аномалии, на одну из них может…
— Да не может, — разозлился Тимур. — Ворожцов, включи мозги. Если дверь не открывали много лет, то как твой брат со своими пенсионерами туда вошел бы? По решеткам через второй этаж? Не смеши. А если их там не было, то и нам внутри делать нечего.
И он пошел обратно к забору. Объяснение было настолько простым, что Ворожцов почувствовал себя идиотом. Неприятное ощущение. Услышать от кого-то, что ты балбес, всегда было обидно. Понять это самому оказалось обиднее во сто крат.