— Сергей, я сейчас буду говорить, может быть, то, что поначалу покажется тебе странным… Мы никогда не обсуждали политику, да? Это не наше дело. Мы — силовики, оперативники, спецы, как угодно назови, но не политики. Мы на службе у них.
— Предполагается, что мы на службе у народа, — заметил Мальков.
— Кем предполагается? Народом? Никто так не думает… Сегодня второе марта. Послезавтра — за кого ты будешь голосовать?
Мальков отреагировал на вопрос спокойно:
— Я не хожу на выборы, Иван Степанович. Ни разу не ходил.
— Ни разу? — Титор удивился. — Надо же… А ты не слышал утверждение, что если не голосуешь, то не имеешь права жаловаться на правительство?
— Почему так? — спросил Мальков. — Какая в этом логика? Если ты голосовал и выбрал бесчестных людей, ты в ответе за то, что они творят. Ты создал эту проблему, ты их выбрал, и у тебя нет права жаловаться. Но я не голосовал — значит, не отвечаю за них.
— Поэтому и можешь ругать все то, что они делают? — Титор усмехнулся. — Я понял мысль. Первый раз в жизни я тоже не пойду на выборы. Это просто бессмысленно. Страна куплена и продана уже давно, и мероприятие, которое состоится через два дня, не значит ровным счетом ничего. Но не для них… Не для него.
— Для кого? — спросил Мальков.
Титор наклонился ближе.
— Для человека, чей голос мы вчера слышали в кабинете Манохова. Для того, кто создал КАС. Кто хочет стать нашим президентом. Теперь он не так популярен, а? Раньше его любили, народ любил — настоящий мужчина, самец, решительный, сильный, но теперь…
— Но его же все равно выберут, — немного растерянно возразил Мальков. — К чему вы это, Иван Степанович? Ведь не кого-то из оппозиции же… Они еще смешнее, да и не имеют никакой реальной власти.
— Люди могут просто не пойти на выборы. Очень многие. Даже большинство. Ты не идешь, я не иду, из всех моих знакомых… Я прикидывал этим вечером и вдруг понял: из тех, кого знаю, никто не пойдет. Не поверишь, даже стал приставать с вопросами. Караулов сказал, что нет, а Горбонос так и вообще покрутил пальцем у виска. Манохов, Дина — им не до того, они заняты, хотя речь идет о выборах нашего Куратора. Завхоз сказал, что у него клаустрофобия и он боится избирательных кабинок. Яков Мирославович просто отмахнулся, а Гринберг удивился, оба ничего не ответили, но было видно, что они считают это бессмысленной тратой времени. Вот и скажи мне: что будет, если не пойдут все? Ну — почти все? Не из протеста — просто потому, что лень, заняты, да и понятно же: незачем, бессмысленно. Можно посмотреть телевизор, съездить на дачу, напиться, погулять с ребенком, пойти в кино — но зачем тратить время на что-то, в чем нет вообще никакого смысла? Это и будет протестом. Самым лучшим протестом, когда народу просто похуй на власть и он игнорирует выборы. Не согласен?
— Нет, почему же, вероятно, вы правы, — сказал Мальков. — Но нашего Куратора всего равно выберут.
— Конечно. Только сколько ни подбрасывай «левых» голосов, провал выборов будет очевиден. Все осознают: народ эту власть не принимает. Я понимаю, что говорю сейчас чуть ли не лозунгами. Слишком патетично, как с трибуны. Такие выборы — удар по их самолюбию, по реноме, по всему, они могут стать началом конца клана, который сейчас хозяйничает в стране. Конец будет долгим и муторным для всех… И поэтому — что они хотят сделать?
— Использовать аномалов. Жреца.
— Именно. Представь себе Куратора, который входит в голову людей, к тому же вкупе с эмоциями, настроением: «Это он — защитник Отечества, Большой Отец, Главный Самец нашей большой дружной стаи. Он и его партия спасут и защитят, ну так встань, оторви жопу от стула, пойди и отдай им свой голос!» Представь: народ вдруг понимает, что любит своего правителя. И то, что называют «мировой общественностью», видит результат: за этого человека и его партию действительно голосуют, люди выбирают именно их, и явка на выборы, по крайней мере в центре страны, огромная. — Титор развел руками. — Это начало диктатуры, Сергей. Дальше для страны уже не будет ничего хорошего, никогда. — Он говорил все более взволнованно, скептичность покинула его, Иван Титор понимал, что коснулся по-настоящему важных вещей, которых всю жизнь избегал, даже говорить о которых стеснялся. — Германия тридцатых годов или современная Северная Корея — ерунда по сравнению с тем, что начнется здесь. Потому что у тех не было и нет аномалов, а у этой власти они есть.
Мальков глядел в пол. Титор щелчком отбросил фильтр прогоревшей сигареты, которой успел затянуться всего пару раз, и тот канул в круглом отверстии в стене.
— Вы хотите убить Жреца, — заключил Мальков тихо, не поднимая глаз.
— Да. И сделать это надо до десяти часов следующей ночи. То есть до того, как произойдет Контакт. Помнишь, что в наших внутренних циркулярах подразумевается под этим словом?
— Встреча одного из аномалов с Сущностью. Но, Степан Иванович, разве это что-то даст? Аномалов ведь много…