Аномия в России: причины и проявления

За 1990-е годы в России сложилась огромная общность людей, которые не могли бы выжить, не нарушая норм. Вот размеры этой общности (2004 г.): «Истекшее десятилетие, когда численность бедного населения колебалась в пределах от 30 до 60 млн человек, характеризует весьма тяжелую ситуацию в стране, если учитывать, что сам уровень прожиточного минимума (ПМ) обеспечивает лишь физическое выживание: от 68 до 52% его объема составляют расходы на питание. Таким образом, в этих условиях около 45 млн человек либо вырабатывали стратегию выживания, либо пауперизировались, переходя в слой маргиналов» [23].

Очень тяжелым был 1993 год: «Падение чувства близости буквально со всеми группами отражает психологическое состояние, связанное с глубокой аномией, явно обнаружившей себя в тот период. В сознании людей российская трансформация зашла в тупик. 1993 год можно охарактеризовать как переломный для российского сознания: происходит переход от политического к социальному мировосприятию: политические события влияют и стимулируют, но не политическое сознание и поведение, а социальные чувства и рефлексии… Пик социополитического кризиса вызвал сильнейшую аномию и отчуждение буквально от всех социогрупповых образований, и в первую очередь от больших коллективных солидарностей» [92].

Но в этой книге речь идет не только об объективной стороне реальности, а о том, как она преломляется в сознании, и прежде всего в системе нравственных и правовых норм.

Быстрые и подвижные процессы, породившие бедность в России: приватизация и изменение типа распределения доходов. Приватизация лишила подавляющее большинство населения РФ постоянного источника значительных доходов в виде «дивидендов частичного собственника» — от общественной собственности на землю, промышленные и другие предприятия. Эти дивиденды распределялись на уравнительной основе в виде низких цен на главные жизненные блага или даже бесплатное предоставление таких благ (например, жилья). Как «частичные собственники» средств производства граждане СССР имели право на труд (на рабочее место) и были обязаны трудиться. Это объективная сторона дела. Для нашей темы важно восприятие этой реальности.

Если бы население приняло приватизацию промышленности как естественное право власти, установленное неким высшим законом, то оно бы примирилось с внезапной бедностью как стихийным бедствием или божьей карой. Но этого не произошло. Уже в 1994 году, еще в ходе приватизации, наблюдалось непримиримое неприятие приватизации, которое сочеталось с молчанием населения. Многие тогда замечали, что это молчание — признак гораздо более глубокого отрицания, чем протесты, митинги и демонстрации. Это был признак социальной ненависти, разрыв коммуникаций — как молчание индейцев во время геноцида.

Н.Ф. Наумова писала, что «российское кризисное сознание формируется как система защиты (самозащиты) большинства от враждебности и равнодушия властвующей элиты кризисного общества». На это важное наблюдение В.П. Горяйнов заметил: «Сказанное как нельзя точно подходит к большинству населения России. Например, нами по состоянию на 1994 год было показано, что по структуре ценностных ориентаций население России наиболее точно соответствовало социальной группе рабочих, униженных и оскорбленных проведенной в стране грабительской приватизацией» [74].

Здесь произнесено символическое определение: грабительская приватизация. Запомним его.

В исследовании, проведенном в июне 1996 года (общероссийский почтовый опрос городского и сельского населения), сделан такой вывод: «Радикальные реформы, начатые в 1992 году, получили свою оценку не только на выборах, но и в массовом сознании. Абсолютное большинство россиян (92% опрошенных) убеждены, что «современное российское общество устроено так, что простые люди не получают справедливой доли общенародного богатства». Эта несправедливость связывается в массовом сознании с итогами приватизации, которые, по мнению 3/4 опрошенных, являются ничем иным как «грабежом трудового народа» (15% не согласны с такой оценкой, остальные затруднились с ответом).

Данные опроса подтвердили ранее сделанный вывод о происходящем ныне процессе преобразования латентной ценностной структуры общественного мнения в форме конфликтного сосуществования традиционных русских коллективистских ценностей, убеждений социалистического характера, укоренившихся в предшествующую эпоху, и демократических ценностей, индивидуалистических и буржуазно-либеральных взглядов на жизнь» [75].