Аномия в России: причины и проявления

В молодежной прессе самым обычным делом стали заявления в духе тяжелого социал-дарвинизма. Вот как «Московский комсомолец» излагал сущность человека: «Изгнанный из эдемского рая, он озверел настолько, что начал поедать себе подобных — фигурально и буквально. Природа человека, как и всего живого на земле, основывается на естественном отборе, причем на самой жестокой его форме — отборе внутривидовом. Съешь ближнего!» А вот высказывание в той же газете одного из первых крупных бизнесменов Л. Вайнберга (1 мая 1988 г.): «Биологическая наука дала нам очень необычную цифру: в каждой биологической популяции есть четыре процента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На западе эти четыре процента — предприниматели, которые дают работу и кормят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут» [111].

В советское время к категории высших ценностей, которые и служат «полицией нравов» для населения, была причислена социальная справедливость. Авангард идеологов реформы отверг эту ценность, а затем изъял из обихода и само это понятие. В 1992 году Юлия Латынина свою статью — панегирик рынку назвала «Атавизм социальной справедливости». С возмущением помянув все известные истории попытки установить справедливый порядок жизни, она привела сентенцию неолибералов: «Среди всех препятствий, стоящих на пути человечества к рынку, главное — то, которое Фридрих Хайек красноречиво назвал атавизмом социальной справедливости» [112].

Отношение населения к ценности социальной справедливости было все время в сфере внимания реформаторов. Все понимали, что доктрина реформы находилась в глубоком противоречии с этой ценностью. Приверженность ей блокировалась интенсивной идеологической обработкой. В статье М.М. Назарова, дающей обзор этой проблемы в 1990-е годы, сказано (1999 г.): «В период экономических трансформаций радикально — либерального плана в российских средствах массовой информации почти общим местом стало мнение, что вопросы социальной справедливости являются не чем иным, как “пережитком социализма”, и что в обществах с рыночной экономикой и либеральной демократией заботам о социальной справедливости места нет… Подобное “отключение нравственности” (а представления о справедливости являются одной из важнейших норм) неминуемо ведет к аномии, к проблематичности существования российской социальной общности как таковой… Сейчас существуют как бы “две России”: расходящиеся в разные стороны социальные ветви. Они резко отличаются поведением, предпочтениями, ориентациями» [113].21

Конфликт укорененных в культуре ценностей с социальной реальностью и порождает аномию. Привычная ценностная шкала расщепляется. Уже в 1993 году общая ориентация населения на справедливость расщепилась на три ветви: «уравнительную», «социал-либеральную» и «либерально-экономическую». Эти трактовки социальной справедливости соотнесли, грубо, с «коммунистической», «социал-демократической» и «либеральной». Их доли составили 26, 36 и 25% соответственно.

Эти исследования обнаружили расхождение ценностных систем поколений. М.М. Назаров пишет: «Для достаточно многочисленной группы респондентов характерно рассмотрение социальной справедливости как одной из центральных ценностных и практических составляющих жизни в советский период. В основе таких трактовок находятся интересы коллектива, группы, государства, а личность рассматривается во взаимосвязи с этими категориями. Тексты интервью позволяют утверждать, что подобные трактовки справедливости в большей степени присущи представителям старшего и среднего поколения» [113].

Но в целом социальная справедливость оставалась ключевой ценностью для большинства населения России (хотя уже сложилась группа респондентов, для которых «было характерно неприятие феномена справедливости как такового»). В международном исследовании отношения к социальной справедливости был задан вопрос, несет ли правительство ответственность за справедливое распределение доходов. В США положительный ответ дали 50% опрошенных, в Нидерландах — 53%, Великобритании — 67, Западной Германии — 71, Эстонии — 76, Чехословакии — 82, Японии — 86, Болгарии — 87, в Словении, Польше, Венгрии — 88, Восточной Германии и России — 96% [114].

Из множества исследований вытекает поучительный вывод: идеологическая обработка действует на подсознание даже притом, что вытесняемая или нейтрализуемая ценность как будто сохраняется в сознании незыблемо. Люди знают, что жить надо согласно нормам справедливости, но нарушают эти нормы под давлением обстоятельств.