Анонимная война

г) наступление мирового финансового кризиса отдало приоритет стратегиям, мобилизующим ресурсы «мягкой власти», инструментарий которых был дополнен сетевым потенциалом, а тактика — таргетированием (целевым вовлечением) уязвимых сообществ стран-мишеней с конкурирующими чаяниями и потребностями, позволяющим достичь максимального эффекта хаотизации обществ-мишеней;

д) вовлечение незрелой (инфантильной) части обществ-мишеней не только формировало транснациональный «анархо-авангард», но и приумножало прямой и косвенный экономический ущерб странам-мишеням и, соответственно, усиливало бегство капитала из стран-объектов в страны-субъекты.

Взаимодействие стратегических фондов, по своей миссии обслуживающих межгосударственные (англо-американские, американо-израильские и др.) внешнеполитические задачи, с университетскими центрами создавали многолетние постоянно действующие форматы а) научных дискуссий, б) координации планирования, в) обмена опытом. Итогом этой общей деятельности становятся новые структуры, сохраняющие интеллектуальные связи с материнскими университетами, но получающие самостоятельные финансирование из других источников и кадры из других институтов и корпораций. В случае если учреждение предназначено для особо деликатных функций, оно может не афишировать своей связи с материнским университетом или выдавать свое возникновение за инициативу частных лиц, как на своей территории, так и за рубежом.

В 1960-х годах, например, Esalen Institute, где исследовались «состояния измененного сознания», не афишировал свое родство с Stanford Research Instituite (SRI) и тем более со спецведомствами, поскольку на его калифорнийскую базу приглашались специалисты из номинально гуманитарных областей страны-противника (СССР и восточноевропейских стран). Университетские кафедры, выполнявшие государственные задачи в формате отношений с тем же СССР и арабскими странами в номинальном контексте «описательных наук» (например, департамент этнографии Джорджтаунского университета), также не афишировали предназначения своих исследований.

В период подготовки «революций 1.0» ныне широко известный Институт Эйнштейна (Albert Einstein Institution) в Бостоне также позиционировался перед приглашаемыми кадрами как самостоятельная структура, воспитывающая «ненасильственных оппозиционеров» сугубо по идейным побуждениям, для чего в штате состояли декоративные ветераны Движения за гражданские права М.Л. Кинга.

Чтобы оценить место Einstein Institution в системе англо-американских ИЦ (см. Приложение 2), следует рассмотреть происхождение его идей и рецептур. Они восходят к тем историческим персонажам, опыт которых изучали в Оксфорде — где учился Джин Шарп и писал совместную монографию с Адамом Робертсом, ныне президентом Британской академии, и «глубинным экологом» Арне Нэссом. Они приведут нас к Махатме Ганди — жизненный путь и философия которого формировались не только в его цивилизационной среде, но и в Британском Вегетарианском обществе, связанном с так называемой Сведенборговской церковью. Шарп ссылался также на «первого эскаписта» Генри Дэвида Торо, но, как показал в упомянутой выше книге Тони Чейткин, его биоэтика также была результатом переработки его другом, бостонским масоном и основателем «трансцендентализма» Ральфом Уолдо Эмерсоном, идей Томаса Карлейля.

Кадровый состав Albert Einstein Institution в 1990-е годы формировался из бывших коллег Шарпа по Гарварду, военных аналитиков из RAND, а также — их было большинство — специалистов по «дерадикализации» авраамических религий и проповедников идеи «пределов роста» и глобального потепления. Одна из первых стран-мишеней, Сербия, была (и перестала быть) индустриальным лидером Юго-Восточной Европы. Сербские воспитанники Шарпа и его ученика и коспонсора Питера Аккермана после переворота стали учредителями фонда «Экотопия», а затем сами занялись тренингом молодежи стран-мишеней.

Имел ли Albert Einstein Institution прямые связи с калифорнийскими центрами? На этот вопрос ответил Питер Аккерман, заявивший на Открытом форуме госсекретаря 29 июня 2004 года дословно следующее: «Мы сотрудничаем с Lawrence Livermore National Laboratory в разработке новых коммуникационных технологий, которые могут быть использованы в новых революционных движениях молодежи. Это несомненно демократизирующие технологии, создающие цифровую концепцию права на собрания и продуцирующие децентрализованную активность… Они в конечном итоге обрушат китайский режим».